Астральная жизнь черепахи. Наброски эзотерической топографии. Книга первая

Еще рассказывают, будто во время еды Авигдор часто надкусывал нижнюю губу, и, опасаясь проглотить капельки крови, предпочитал поститься от субботы до субботы. Седьмой день недели он проводил в здании ешивы, рядом с могилой Йосефа, воздерживаясь от сна и посвящая все двадцать четыре часа молитве. Молился он с таким жаром, что таллиты у соседей по скамейке иногда начинали тлеть. В субботу запрещено гасить огонь, и глава ешивы распорядился установить в углу двора большую бочку из нержавейки, куда молящиеся могли выбрасывать горящие таллиты.

На Хануку волчок, запущенный Авигдором, крутился всегда дольше других, и, останавливаясь, падал вверх гранью с буквой «нун»[53]. В Пурим, во время чтения «Мегилат Эстер», от его ударов ногами об пол, при произнесении имени Амана, трескались гранитные плиты, а на Песах он ел только мацу, запивая ее холодной водой из ручья.

В одно утро Авигдор не явился в ешиву. Поначалу никто не обратил внимания, мало ли какие дела могут быть у человека. Но когда он не явился и на дневную молитву, глава ешивы позвонил в Элон-Море. Соседи сказали, что этим утром Авигдор, как обычно, закутался в таллит и ушел по направлению к Шхему. Подняли на ноги военную часть, собрали всех свободных поселенцев и начали поиски. Авигдора обнаружили только ко времени вечерней молитвы; он лежал, закутанный в таллит, испещренный красными пятнами крови. На его теле обнаружили десятки ножевых ран, словно бандиты никак не могли насытиться только одной смертью. Стамбульский молитвенник, который он всегда держал при себе, бесследно исчез.

Когда таллит развернули, показалось лицо Авигдора, с навеки застывшей улыбкой счастья.

Его похоронили возле поселения, на маленьком кладбище, откуда видны и гора Гризим, и гора Юваль, и зловещее скопище домов в ущелье между ними – Шхем.

Наверное, это все. Впрочем, еще одна небольшая подробность.

В нашем городе проживает Кречневский Ребе. Настоящий Ребе, с настоящим хасидским двором, несколько сотен хасидов в «штраймлах» и белых чулках сильно оживляют городской пейзаж. На седьмой день Песаха, в ту ночь, когда Г-сподь разверз перед беглецами воды, Ребе тоже переходит море. На пол синагоги наливают воду, и Ребе танцует, пока она не просохнет. Зрелище необычайно живописное, и я уже много лет хожу в Кречнев послушать хасидские песни, исполняемые хором в несколько сот голосов, и посмотреть на танцующего Ребе.

В этом году все шло как обычно, я поднялся на крыльцо, где курили молодые хасиды, и стал пробираться к входу. Внезапно один из них бросил сигарету и двинулся за мной. В зал мы вошли вместе. Обыкновенный парень, рыжая борода, черная капота[54] из набивной ткани, новенькая меховая шляпа – видно недавно женился. Он осторожно прикоснулся к моему рукаву и по-русски спросил:

– Вы меня не узнаете?

– Нет, не узнаю.

Еще бы, кречневский хасид, разговаривающий на русском языке. Вот не думал, что такие вообще существуют!

– Я Авраам, внук реб Берла.

– Почему Авраам, вас же звали Витаутас?

– Ну, когда это было. Одно ушло, другое прибавилось…Вам большой привет от дедушки.

– От дедушки?!!

Реб Берл переехал в Израиль семь лет назад и поселился в Бней-Браке. Я несколько раз побывал у него, помогал с устройством на новом месте.

В один из визитов он посадил меня за стол, сам уселся напротив и произнес маленькую речь. На реб Берла это не походило, обычно он довольствовался двумя-тремя фразами, да и то произнесенными сквозь зубы, словно нехотя.

– Ограда мудрости – молчание! – было его ответом на большинство моих вопросов. Наверное, я раздражал реб Берла своим суетливым стремлением ухватить сразу и много.

– Если перескакивать через ступеньку, – говорил он, – этой ступеньки будет не хватать. В духовном восхождении нельзя торопиться. Ногу нужно ставить обдуманно, словно идешь по канату над пропастью. И не суетиться, не суетиться!

– Ты знаешь, – спросил он, – что Эрец Исраэль накладывает тфиллин?

– Эрец Исраэль? Тфиллин?!

– Да, Эрец Исраэль. Тфиллин для головы – могила патриархов в Хевроне, а для левой руки – могила Йосефа в Шхеме. Каждая страна, в которой живут евреи, накладывает свои тфиллин.

– И Литва?

– Литва – уже нет. После того, как перенесли с правильного места могилу Гаона, тфиллин упали с ее головы. Теперь евреям в Литве делать нечего.

– А где тфиллин для руки?

– Не знаю. Я ведь не настоящий хранитель могилы. Последний, кто по праву получил это звание, погиб в Штутгофе. С ним пропали тайны, которые передавались по цепочке от хранителя к хранителю. Мы с тобой эрзац, подделка, сосиски из сои.

– А зачем могиле хранитель?

– Как знак почтения. Если место охраняется, значит в глазах людей оно важно. Вроде почетного караула, как сам знаешь где, не будь рядом помянуто. Кроме того, «Псалмы» отгоняют от могилы праведника нечистые силы.

– Про силы вы мне уже рассказывали, еще в Вильнюсе. Но им-то, зачем могила?