Астрофил и Стелла. Защита поэзии

Но потому, что у нас есть уши, а не только язык, потому, что и самые ничтожные доводы могут показаться весомыми, если ничто их не перевесит, давайте послушаем, какие упреки предъявляют этому искусству, и подумаем, достойны они поддержки или нет.

Первым делом следует сказать, что не только mysomousoi, ненавистники поэтов, но и все те, кто ищут себе славу в бесславии других, щедро расточают великое множество бессвязных речей, насмешек и колкостей, ко всему придираются и над всем издеваются, и раздражают селезенку, и отвращают мозг от созерцания достоинств предмета. Эти придирки, поскольку они одна развязность, поскольку нет в них святого благородства и ими можно лишь унять зуд в языке, недостойны другого ответа, кроме как насмешки над шутом, если уж не удалось посмеяться его шутке. Мы знаем, что веселый ум может сочинить хвалу благоразумию осла и удовольствию иметь долги, и радости заразиться чумой. С другой стороны, если мы перефразируем строку Овидия:

Ut lateat virtus proximitate mail [258]

,

"добро прячется, когда рядом зло", — то столь же веселым явится нам Агриппа [259], о суетности науки говорящий, как и Эразм [260], восхваляющий глупость. Никто и ничто не избегает насмешек сих шутников, но и у Эразма, и у Агриппы суть творений иная, чем это может показаться поначалу. Право, тем милейшим ловцам ошибок, которые исправляют глагол прежде, чем видят существительное, и оспаривают знания других прежде, чем обретают собственные, я бы только напомнил, что насмешка еще не означает мудрости, а за их забавы лучшее им прозвище на английском языке — шуты, и именно так наши серьезные предки называли этих смешных забавников.

Необозримый простор для глумливых выходок открывает им стихосложение. Уже было сказано (и думаю, сказано верно), что не стихосложением создается поэзия. Можно быть поэтом, не будучи слагателем стихов, и слагателем стихов, не будучи поэтом. Если же допустить, что это едино (так, кажется, считает Скалигер [261]), то воистину это достойно похвалы. Ибо если oratio и ratio, речь с мыслью, величайший дар, пожалованный человечеству, тогда не может быть не прославлен тот, кто более всех шлифует благословенную речь и обдумывает каждое слово не только с точки зрения (как могут сказать) убедительности содержания, но и сообразного количества, чтобы слова несли в себе гармонию, а, надо полагать, без числа, меры, порядка, соразмерности они покажутся в наше время чудовищными. Оставим, однако, справедливое восхваление этой единственной годной для Музыки речи (именно для Музыки, потому что она — сотрясатель чувств); само собой разумеется, нелепо читать и не запоминать прочитанное, а так как память наша — единственная сокровищница знаний, то слова, глубже прочих запавшие в память, более прочих сообразуются с познанием.

Причина того, что стихи намного превосходят прозу в нанизывании памятных узелков, очевидна: слова (помимо удовольствия, которым они возбуждают память) располагаются таким образом, что ни одно из них нельзя потерять, не то пострадает целое, а, западая в память, они не позволяют забыть себя и прочно в ней утверждаются. Помимо того, одно слово как бы порождает другое, поэтому в рифмованном или ритмическом стихе по предыдущему слову почти с точностью можно догадаться о последующем. Наконец, даже те, которые изучали искусство запоминания, не открыли ничего более подходящего, как разделить целое на множество составляющих и досконально изучить их. Стихи полностью отвечают этому: каждое слово естественно занимает в них свое место, которое непременно заставит его запомнить. А что еще нужно от них, всем известных? Кто из тех, кто прошел курс наук, не помнит стихов Вергилия, Горация или Катона, которые он в юности учил и которые до самой старости не оставляют его учением.

Percontatorem fugito, nam garrulus idem est [262]

.Dum sibi quisque placet, credula turba sumus [263].

Непревзойденность их в запоминании с очевидностью доказана тем, как излагаются все искусства, ибо главные законы Грамматики и Логики, Математики и Медицины писаны большею частью стихами. Итак, лишь в шутку можно ополчаться на стихи, нежные и гармоничные, более всего годные для запоминания, — единственное орудие познания.