Астронавт Джонс. Время для звезд

Как же это, дядя? Ты что, не понимаешь, все подумают, что это ты все подстроил.

На этот раз он мне ответил сильно расстроенным голосом.

Я знаю, знаю, сынок. Он меня застал врасплох.

Ну и что же ты намерен делать?

Не знаю. И так плохо, и так.

Тут неожиданно вмешалась Лапочка:

Эй, о чем это вы там шумите?

Дядя мягко ответил:

Ты отойди на минутку, милая. Это мужской разговор.

Ладно. Больше она не вмешивалась. Возможно – слушала.

А капитан тем временем говорил:

– …в любой ситуации, где можно послать одного из двоих людей, мы не станем рисковать жизнью младшего. Это стандартное правило, и оно в одинаковой степени применимо как к нам с капитаном Уркхардтом, так и к любой другой паре. На первом месте всегда стоят интересы нашей миссии. Бартлетт, ваш ожидаемый срок службы по крайней мере на сорок лет больше, чем у мистера Макнила. Поэтому мы должны предпочесть именно его для исполнения обязанностей, связанных с риском. Ну что ж, джентльмены, подробные указания вы получите позднее.

Дядя, что ты теперь скажешь Сэму? Ты можешь соглашаться, я не буду.

Не толкай меня под локоть. А вслух он сказал:

– Нет, капитан.

Капитан посмотрел на него с изумлением.

– Что такое, старый негодяй! Ты так трясешься за свою шкуру?

Дядя посмотрел ему прямо в глаза.

– Другой у меня нет, капитан. Но это не имеет отношения к делу. И возможно, вы несколько поторопились, обзывая меня всякими словами.

– Э? – Капитан густо покраснел. – Прости, Макнил. Я беру свои слова назад. Но я думаю, ты должен объяснить мне свое поведение.

– Это я и собираюсь сделать, сэр. Мы с вами оба немолоды. Я уж как-нибудь переживу и без того, чтобы ступить на эту планету. Вы, очевидно, тоже. Но для молодых все выглядит иначе. Вы прекрасно понимаете, что не потому мои ребята вызвались добровольцами в десантную группу, что они ангелы, или ученые, или филантропы… Нет, просто потому, что им не терпится сойти на берег. Вы это прекрасно понимаете, вы сами говорили мне это десять минут назад. Если вы честны с самим собой, то понимаете и то, что большинство этих детей ни в жизнь не записались бы в наш рейс, подозревай они, что их здесь запрут на замок и не позволят того, что они называют «приключениями». Не из-за денег они полетели – из-за дальних горизонтов. А теперь вы хотите лишить их того, чего они вполне разумно ожидали.

Капитан помрачнел. Он несколько раз сжал и разжал кулак, потом сказал:

– Возможно, в том, что говорите вы, и есть какой-то смысл. Но я должен сам принимать решение, эту обязанность я не могу переложить ни на кого. Мое решение остается неизменным. Вы идете, Бартлетт остается.

Я сказал:

Скажи ему, что он не получит ни одного чертова сообщения!

Дядя мне не ответил.

– Боюсь, не получится, капитан. На это дело должен идти доброволец… а я не вызываюсь добровольцем.

Капитан медленно сказал:

– Я не уверен, что необходимо личное согласие. Я наделен широкой властью определять обязанности каждого на борту этого корабля. Я склонен думать, что вы отказываетесь от исполнения своих обязанностей.

– Не совсем так, капитан. Я не говорил, что не подчинюсь приказу; я только сказал, что не вызываюсь добровольцем. Я бы попросил вас отдать мне этот приказ в письменном виде, я напишу под ним: «Подчиняюсь с возражениями» – и попрошу, чтобы текст передали в Фонд. Одним словом, я не вызываюсь добровольцем.

– Но… Какого черта? Вы же вызывались добровольцем вместе со всеми остальными. И сейчас вы пришли ко мне по этому самому поводу. Вот я и выбрал вас.

Дядя покачал головой.

– Не совсем так, капитан. Мы вызвались группой. И как группа получили отказ. Простите, если из-за меня у вас каким-то образом создалось впечатление, что я вызываюсь добровольцем… но дела обстоят таким образом. А теперь, если вы мне позволите, я вернусь к своим ребятам и скажу им, что вы отказались от наших услуг.

Капитан снова покраснел. Затем он вдруг оглушительно расхохотался. Он вскочил со стула и обнял узкие плечи дяди.

– Старый негодяй! Ты же и вправду старый негодяй, мятежник с черным сердцем. Глядя на тебя, начинаешь тосковать по старым добрым временам, по хлебу и воде, плетке и виселице. А теперь давай сядем и договоримся по-хорошему. Бартлетт, вы можете идти.