Астронавт Джонс. Время для звезд

Береговая группа расположилась лагерем так, чтобы был виден корабль, на берегу очень красивого залива Бэбкока, где мы встали на якорь. Ежедневно окрестности патрулировались двумя вертолетами; они всегда летали вместе, чтобы второй подобрал команду первого, если с ним что-нибудь случится. Их не отпускали дальше чем на несколько сотен миль от базы. Пешие патрули не удалялись от базы дальше чем на десять миль; мы не ставили себе задачу покорения этой планеты, мы просто пытались выяснить, смогут ли люди покорить ее и затем удержать. Получалось, что смогут, по крайней мере, в окрестностях залива Бэбкока. А обычно, если уж человек сумеет уцепиться, значит сумеет и удержаться.

Моя очередь подошла только к четвертой ротации, к тому времени все страхи уже окончились и начали выпускать даже женщин.

Удивительнее всего было давно забытое ощущение погоды. За два года в помещении с кондиционированным воздухом я совсем забыл, что это такое – ощущать на лице дождь, ветер и солнечный свет. На борту «Элси» вахтенный техник менял по случайной программе температуру, влажность и содержание озона в воздухе; считалось, что это полезно для нашего обмена веществ. Только это было не погодой, а вроде того, когда целуешься со своей сестрой.

Первая капля дождя поразила меня. Я не понял, что это такое. А затем носился как оглашенный, плясал под дождем, как ребенок, и ловил капли ртом. Это был дождь, настоящий дождь, и это было здорово!

Ночью я не спал. Мне не давали уснуть легкий ветер на лице, звуки, издаваемые во сне другими членами нашей команды, лежавшими неподалеку, отдаленные звуки жизни, доносившиеся из-за забора, окружавшего лагерь, неполная темнота. Корабль тоже живет, у него есть свои звуки, но они совсем не такие, как в природе; планета живет совсем по-другому.

Я тихо встал и на цыпочках вышел наружу. Перед мужской казармой, футах в пятидесяти от себя, я увидел вахтенного охранника. Голова его склонилась над приборами и дисплеями, регистрировавшими состояние внутренней и внешней оград, а также экрана, прикрывавшего нас сверху, он меня не заметил. Говорить мне не хотелось, так что я зашел за дом, туда, откуда не было видно ни его, ни даже тусклого свечения приборов. Там я остановился и посмотрел вверх.

Впервые с тех пор, как мы покинули Землю, я мог хорошенько рассмотреть небо; ночь была ясная. Я стоял потрясенный и немного опьяневший от зрелища.

Потом я начал выискивать знакомые созвездия.

Это было довольно легко; по сравнению с расстоянием до большинства звезд одиннадцать световых лет – небольшая прогулка. Ковш Большой Медведицы был над головой. Хоть и несколько более смещенный, чем если смотреть с Земли, он легко узнавался. Орион сиял передо мной над самым горизонтом, однако Процион сильно сместился, а Сириуса и совсем не было видно – должно быть, ушел за горизонт, потому что Сириус даже ближе к Земле, чем Тау Кита, и наш перелет сместил его на другой край небосвода. Я попытался разобраться в уме со сферической тригонометрией, чтобы вычислить, где надо искать Сириус, но голова у меня пошла кругом, и я бросил это занятие.

Потом я попробовал найти Солнце. Я знал, где оно должно быть, в Волопасе, между Арктуром и Девой, но сначала надо было найти Волопас.

Волопас был у меня за спиной, столь же близко к горизонту, как и Орион, но в противоположной стороне. Арктур малость сдвинулся и попортил форму Волопаса, однако сомнений не было.

Вот оно! Желтоватая звезда, цветом как Капелла, но более тусклая, примерно второй звездной величины. Все было как надо, и положение, и яркость; да и вообще это должно было быть Солнце; когда мы с Пэтом в школе зарабатывали свои почетные нашивки астронавигаторов, в этом месте не было такой яркой звезды.

Я смотрел на него в задумчивой меланхолии, скорее теплой, чем печальной. Интересно, что сейчас делает Пэт? Может, гуляет с ребенком. А может, нет, я не мог вспомнить, что там по Гринвичу. Вот он, за тридцать, и двое детей, лучшая часть жизни уже позади… И вот я, по возрасту – едва кончал бы второй курс колледжа, если бы остался дома.

Нет, совсем не так, мне было бы столько же, сколько и Пэту.

Но мне же не тридцать.

Я чуть-чуть приободрился и решил, что, если разобраться, мой вариант все-таки оказался лучше, хотя поначалу так и не казалось. Я вздохнул и пошел немного погулять, не опасаясь ничего, ведь стоит одной их этих ящериц приблизиться к лагерю, как на ее уши обрушатся гром и молнии. Если только у нее есть эти самые уши. Загородка, в которой пасся Перси, была здесь же, за домом, совсем неподалеку; он услыхал меня и подошел к забору, я тоже подошел поближе и почесал ему пятачок.

– Хорошее место, правда, дружок? – Я думал о том, что, когда «Элси» вернется домой – а я больше не верил мрачным предсказаниям дяди Стива, – когда я вернусь домой, мне будет еще двадцать с небольшим, самый подходящий возраст, чтобы эмигрировать. А Конни казалась таким местом, куда захочется вернуться.