Канза вроде бы повеселел, но каждый раз, когда он скользил взглядом по мирно спящей Анни, на его лице появлялась тень страха.
– Сначала будет больно, а потом ты перестанешь обращать внимание на эту ерунду, – передразнила я его. Он нахмурился, а потом вспомнил тот наш первый разговор.
– У нас нет года, в этом вся проблема, – как можно тише прошептал он.
Мы продолжили путь. Анни проснулась только через пару часов. Она потребовала, чтобы Канза опустил ее на землю, так как хотела продолжить идти сама. Бармен был не против. Мы шли молча. Периодически кто-то из нас решал начать разговор, чтобы забыть то отчаяние, в котором мы все пребывали, но шутки слишком быстро заканчивались, а темы изживали себя. В конце третьего дня мы обнаружили, что вода заканчивается.
В целях борьбы с тишиной Канза периодически включал браслет в режим новостей. То и дело говорили о беглецах. Томас Пирр считал, что мы разносчики вируса, вырвавшиеся на свободу, и нас нужно немедленно утилизировать. Однажды я услышала и свое имя. «Ника Морган – государственная преступница номер один, но стоит ли переживать по этому поводу? Стоит ли переживать, если угроза номер один – это шестнадцатилетняя девочка, пусть и умная, но так и не прошедшая обучение в своем отделе». Из его речи ясно следовало, что я просто дурочка, оказавшаяся достаточно талантливой, для того чтобы сбить два десятка людей с пути ко Всеобщему Счастью.
По моим подсчетам, мы брели уже неделю. Тоннель очень редко изгибался или поворачивал. Я стала привыкать к темноте, тишине, нехватке кислорода и даже к местным крысам. Неплохо к ним стала относиться. В конце концов, это же еда. Поначалу мысли о том, чтобы словить и съесть крысу, смешили, потом стали казаться вполне реальными. Одна крыса так долго шла вместе с нами по рельсам, что я уже стала считать ее нашим проводником.
– Может, поймать? – предложила Анни, указывая на крысу.
– Ни за что. Считай ее моим домашним питомцем, – отрезала я.
От нехватки воды страдала только я. Канзу и Анни нужно было заставлять пить и есть, так как они не чувствовали ни жажды, ни голода, а следовательно, могли идти ровно до тех пор, пока просто не упали бы замертво.
– Не понимаю. Если ребята нашли выход, почему они не послали кого-нибудь за нами? – сказала как-то Анни. В этот момент она вдруг покачнулась и упала без сознания. Кана успел ее подхватить. С трудом, но мы все-таки смогли привести ее в чувство и заставили выпить всю оставшуюся воду. Было понятно, что если не найдем в ближайшее время выход, Анни долго не протянет. Она умирала. Мы все здесь умирали, но она была намного ближе к последнему рубежу.
Я чуть ли не побежала вперед. Макс, теперь Гасион – все, кого я считала друзьями, покидают меня. Какие все-таки осторожные формулировки у мыслей в последнее время. Макс – мой друг. Гасион? Он друг с поразительными глазами. Умирающий друг. Рекомендованный контакт. В любом случае никто не придет, не спасет и не поможет. Они просто не могли поступить иначе. Есть только одна верная траектория. Ее можно просчитать или нет, но она все равно только одна. Я стала идти медленнее. Канза и Анни остались далеко позади.
Глава 31
Что-то здесь изменилось. Бетонные стены тоннеля выглядели как и прежде. Что тогда не так? Шум. Нет, не бесконечно правильное бормотание или проекции из браслета Канзы, а настоящий шум. Упоительно настоящий шепот то ли ветра, то ли еще чего-то, созданного природой. Вдалеке показалось нечто странное. Точка, в которую должен сужаться тоннель, была неправильной, чуть расширенной формы. Это значит, что там что-то есть!
Я побежала что есть сил. Наверное, километр, преодолела с такой скоростью, что, пожалуй, сдала бы экзамен в элиту военного сектора. Наконец, я добежала к цели. Груда железа синего цвета. Почему-то этот цвет всегда ассоциировался с чем-то ужасно старым. Кабина обтекаемой формы стояла на какой-то сложной конструкции, прикрепленной к рельсам. То есть это то, что в наших учебниках называлось поездом. Их уже давно не используют. За ним был конец тоннеля. Стена. Просто наглухо заложенная кирпичами стена. В глазах появились слезы досады. Через минут десять сюда придут Канза и Анни. Тогда они узнают, что надежды больше нет. Да, они не сгнили в камере Тортура, они сгниют в тоннеле. Их даже никто не похоронит.
Стоп. Даже из Тортура люди бегут, всегда есть выход. Перед глазами возник тот странный образ, приснившийся на днях. Поезд сюда кто-то пригнал. Не кто-то, а обитатели галереи. Я тут же забралась внутрь. Здесь никого не было. В конце салона, усеянного двухместными лавками противно-серого цвета, показались очертания то ли человека, то ли просто кучи тряпья. Пришлось подойти поближе. Это был человек. Гамори. Вырос в производственном секторе, на третьем уровне. Он был мертв. Его глаза кто-то заботливо закрыл. Гамори был блаженно спокоен. Тут было достаточно холодно, поэтому тело его еще не было обезображено признаками разложения. Сколько он здесь провел? Судя по всему, достаточно долго.