Асуня

Эльф чуть двинул головой, но лицо выглядело умиротворённым. Они чуть помолчали. О чём думал друг, Асуня не знал, а сам он смотрел на проглядывающее через кроны небо, на пробегающие тучки, в этот раз без седалищ, и мерцающие между ними звёзды. А ведь раньше он на них ежели и смотрел, то на плетне вися, когда до дому сил добрести не было. А сейчас, как в детстве почти.

– Слушай, Кай!

– М?

– А научи меня косы плести.

– Что? – фыркнул собеседник, но Асуня, глядя в небо, продолжил:

– Та чаво? Я ж, коли баба, то надыть. К нам городские заглядывають бывает, так у мужиков, как у баб, волосья до спины видал! У нас-то в деревне с бабскими волосами только ить бабы ходют, так мне ж таперича тоже знать надо. Как оно это.

Кайлиэль смерил его взглядом, вздохнул и сказал:

– Волосы не от пола длиннеют, а от предпочтения хозяина… – но тут же встряхнулся, в который раз медленно и терпеливо вздохнув, – Рано пока тебе. Косы отрастут – тогда. Не на чем плести ещё.

И он указал Асуне на голову, где в свете костра торчали светлые свалявшиеся лохмы, что не раз за последние сутки были дёрганы да мусолены.

– Дело говоришь, – опустил взгляд Асуня. – Эй, Кай?

– Чего?

– А этыть? Бабою… Мож не так уж и худо-то, а? – Эльф поднял бровь, но не отвечал, ожидая продолжения. – Ну а чево? Сидишь, пряжу ведёшь, мешки таскать не надо, драться. Ну пригожесть-то блюсти, косы те же, платья носить. У нас же чаво? Коли не кинул дальше всех чурбак, то всё – не видать тебе почёту. А бабам и кидать ничё не надыть. Их никто судить-то и не будет за слабость.

– А ты хочешь быть слабым? – склонив голову на бок, спросил эльф.

– Та кто ж хочет-то? – всплеснул руками Асуня. – Та не в том-то дело-то, Кай. Не хочу быть самым сильным, а таким вот быть хочу. Чтобы чурбак-то бросить, да неважно чтобы было, докудова кинул.

– А что тебе мешает сейчас? – деликатно спросил друг.

– Дык засмеют же ж! – опустил взгляд на него парень. – Я, вон, как-то тачку поднял да ветры пусти с натуги, меня с неделю ещё со всех углов энто самое! – и Асуня сжал губы и резко выпустил сквозь них воздух так, что аж слюни полетели.

Кайлиэль отпрянул, будто они через костёр долететь могли, но усмехнулся.

– Вон, – сник Асуня, – и ты смеёшься…

– Не над тобой, – примирительно качнул головой друг. – И не смеюсь, а так… Иногда так мило со стороны кажется, все эти деревенские… – и он поднял руки, как-то неопределённо поводя ими, будто указывая на все деревни мира. – Колорит. Есть такое слово.

– Не слышал, – замотал головой Асуня. – Да и ладно, что не смеёшься, то спасибо.

Они опять помолчали. В воздухе противно зазвенел комар, эльф поморщился и поднял руку, чтобы щёлкнуть пальцами, но остановился, вновь взглянув на спутника, что сидел, подперев щёку и глядя в огонь, и по-простому прибил комара ладонью.

– А ты сам-то хотел бы бабою быть? – спросил Асуня. – Тебе б сподручнее было. С косами такими. Да и стан у тебя девичий-то, он – отощавший какой, дажить, энто, бороды не растёт!

Кайлиэль поднял брови и медленно принял оглядывать обступавшие поляну стволы деревьев. В ровном дыхании, что вырывалось из носа над сжатыми губами, слышалось что-то, что у отца бывало, когда мамка ему на макушку опять приседала с распеканиями.

– Ты энтыть… – понуро сказал Асуня, – не хотел обидеть-то, прости, Кай. Ну что уж сделать, коли такой-то родился? У нас вон, тожить, энтот… Дядь Мерак – тощий, што щепка! Веслом перешибить можна! Дык мёд только у него-то вкусный на всю деревню! С Баталона даж видел, как приезжают к нему-то! А как Жорвель на него полез разок, дык тот улей открыл, ох и бежали мы! Так что ты энтово… ну не серчай, а?

– Да не серчаю я, – примирительно сказал эльф, вновь взглянув на друга. – Ты сам-то хотел бы женщиной родиться? В вашей деревне?

Лоб Асуни в который раз за вечер собрался гармошкой. Затем разгладился, а после собрался опять. К тому времени, как толстое полено в костре переломилось пополам, этот цикл прошёл раз двенадцать, прежде чем Асуня потянул:

– Да вот ить и не знаю-то. Сперва-то думал, что позорище-то, жуть! Да потом покумекал и решил, что неплохо-то бабою быть. Ну энтово, говорил же ж.

Эльф внимательно смотрел на него и не перебивал.

– А таперича полдумал, прикинул… Не так-то оно ить и хорошо-то. Бабою-то. Идалья-то старая уже, с неё-то спрос какой? А вона, Улька, дык батька у ней как напьётся, дык дом разносит, што щепки да черепки летять. А ей убирать-то. Да только я б ему по макушке-то, а она молчит и метёт. Добрая она. Красивая… Эх, быть бы мне бабою, как она! Мож, хоть в подружки бы взяла-то. Я б ей тогда мести помогал, чтоб не так тяжко-то. Да и по воду ходил бы, а то коромысло тащит, а сама качается.

Асуня мечтательно вздохнул.

– Давай спать укладываться, – сказал Кай, спустя несколько минут. – Полночь уже миновала давно, а я не люблю на ходу засыпать.

И он принялся раскладывать одеяло на земле. Лёг с краю, под голову взял мешок и указал Асуне на свободную половину. Тот замялся и крякнул:

– А энтыть? Не срамно-то?

– Чего? – ровно и терпеливо спросил Кай.