Вдоволь наоравшись, толпа ринулась громить магазины, принадлежавшие немцам. Разбили, разграбили все заведения, на чьих вывесках значились фамилии, хотя бы отдаленно напоминавшие немецкие. Полиция поначалу не вмешивалась, давая погромщикам вдоволь насладиться благородной местью за поруганную честь и заглушить досадный стыд, вызванный неслыханным доселе поражением в Галиции. Но беспорядки приняли настолько широкий размах, что пришлось прибегнуть к помощи армии.
Войска уже готовы были пустить в ход оружие. Слава богу, обошлось без этого. Волнения постепенно улеглись. К вечеру субботы двенадцатого июня порядок в Москве был восстановлен.
А с фронта продолжали поступать неутешительные вести. После сдачи Перемышля русские с крайним упорством оборонялись между Вислой и Саном в Средней Галиции, прикрывая Львов. Но германцы и здесь, в конце концов, прорвали фронт – к востоку от Ярослава.
Среди недели к Палеологу заглянул «на огонек» Суворин, редактор газеты «Новое время». На этом посту он заменил отца, который много лет владел издательством и скончался еще до войны. Выглядел Суворин удрученным. Лицо понурое. Обычно всегда гладкие, зачесанные назад волосы разлохматились и нависли прядями над седыми висками. Короткие усы и те взъерошены.
– У меня больше нет надежды, мсье, – потухшим голосом промямлил газетчик. – Отныне мы обречены на потрясения…
– Помилуйте, Михаил Алексеевич, – возразил Морис. – Не стоит предаваться унынию. Взгляните, какой взрыв энергии в народе. Люди охвачены патриотизмом.
– Толку-то…
– Не скажите. Это уже принесло свою пользу. Взять хотя бы принятие последних решений в Москве.
Суворин прекрасно знал, о чем речь. В минувшую субботу Земский союз и Союз городов собрались на съезд, избрав местом встречи как раз Москву, где наблюдался наиболее сильный всплеск патриотических настроений. Председательствовал на съезде князь Львов[107]. В ходе обсуждения делегаты единодушно пришли к выводу, что нынешняя администрация неспособна мобилизовать страну на должное обеспечение армии. Выступая, Львов сказал: «Задача, стоящая перед Россией, во много раз превосходит способности нашей бюрократии. Для ее разрешения требуются усилия всей страны в целом. После десяти месяцев войны мы еще не мобилизованы. Вся Россия должна стать обширной военной организацией, громадным арсеналом для армии». Тогда же, без промедления, съезд выработал практическую программу. Россия становилась, наконец, на верный путь.
Однако заразить понурого Суворина оптимизмом не удалось. С горькой иронией он ответил:
– Я слишком хорошо знаю свою страну, мсье. Этот подъем не продлится долго. Пройдет совсем немного времени, как мы снова погрузимся в глубокую апатию. Сегодня мы нападаем на чиновников, обвиняя их во всех несчастьях, что выпали нам на долю. И это правильно. Да только не сможет Россия обойтись без тех же бюрократов. Завтра по своей лености, по слабости мы сами отдадим себя обратно в их лапы.
– От нерадивых чиновников, как правило, избавляются. Ведь отстранили министра внутренних дел от должности…
– Думаете, заместитель Маклакова чем-то лучше своего предшественника?
– Князь Щербатов[108] кажется мне вполне прагматичным.
– Ну да, – кисло усмехнулся газетчик. – Из начальника Главного управления государственного коннозаводства прямиком в министры внутренних дел.
Вспомнив, как ликовал по этому поводу Сазонов, посол задумчиво проговорил:
– Не знаю, не знаю… На мой взгляд, отставка Маклакова ясно показывает, что император остается верен политике союза и полон решимости продолжить войну. Что же до нового министра внутренних дел, он до сих пор не пользовался известностью. Но господин Сазонов заверил меня, что этот человек весьма умеренный и вполне здравомыслящий. К тому же испытанный патриот…
Только проговорили о смене главы министерства внутренних дел, как вдруг новое потрясение.
Император перед своим отъездом из Царского Села в Ставку принял решение, которое, впрочем, назревало довольно давно. Он освободил Сухомлинова от обязанностей военного министра, назначив на его место генерала Поливанова[109], члена Государственного Совета.