Не было покоя: беспрерывно дрожала от канонады земля; небо кипело жаркими схватками «ньюпоров» и «альбатросов»; по раскисшим дорогам брела пехота, едва выдирая из луж ботинки с налипшими фунтами грязи.
Сгоревшие дотла леса с торчащими чёрными костяками бывших деревьев; зловоние из заваленных неубранными трупами воронок; разбитые повозки и опрокинутые автомобили в придорожных канавах; печальные колонны пленных – расхристанных, закопчённых, с белыми от ужаса глазами.
Третий месяц идёт наступление союзников на Сомме, едва удаётся выгрызать у немцев по сотне метров в день – и это не глядя на беспрерывный обстрел тысячами орудий, на ярость атак и дикую резню в окопах, когда в дело идут первобытные, самодельные кастеты, кинжалы, утыканные гвоздями дубинки. За взятой с таким трудом траншеей оказывается другая, третья – и так бесконечно; кажется, что весь Европейский континент исчерчен, как ладонь крестьянина, линиями – только не судьбы и жизни, а окопами. Линиями смерти.
Валлийский фузилёр долго мял документ, шмыгал простуженно и косился на гостей.
– Что не так?
– Это. Я по-французски не читаю.
– Чего тогда строишь умный вид, будто тебя только что сделали президентом Академии наук?
– Но-но! А вот хамить не надо. Особая зона, могу и выстрелить. А вы мне не начальники.
Французский майор принялся ругаться с неподражаемым марсельским акцентом; я понял, что пора вмешаться.
– Позовите офицера, рядовой. Будьте так добры.
Валлиец опять шмыгнул так, что чуть веснушки с носа не спрыгнули, и принялся накручивать ручку телефонного аппарата.
Майор попрощался и уехал; британский полковник изобразил улыбку, выдвинув нижнюю челюсть, словно ящик комода.
– Добро пожаловать на борт. К русским у нас гораздо лучше отношение, чем к лягушатникам; надоели они за два года войны хуже, чем навоз скотнику.
По-русски, видимо, это звучало как «хуже горькой редьки».
– Слышали: ваш генерал Брусилов творит чудеса в Галиции. Успешное наступление, трофеи и пленные. Теперь наше дело – поддержать порыв России здесь, во Франции.
Слышал ли я? В успехе Юго-Западного фронта есть частичка и моего труда: впервые успешно применён нашей армией боевой газ. Но я молчу об этом, горжусь про себя.
– У вас на погонах три звёздочки. Могу называть вас капитаном?
– Скорее, лейтенантом. В нашей армии моё звание звучит как «инженер-поручик».
– Как?! Про «инжинир» я понял, но «порришик»? Мне в жизнь это не выговорить.
Поручика мне присвоили перед командировкой якобы для солидности. Понадобились двухмесячная переписка и долгие хлопоты наших атташе в Англии и Франции, потом – в штабе самого Дугласа Хейга, командующего Британскими Экспедиционными силами. Но это всё позади, и теперь я здесь – чтобы стать участником первой в истории человечества атаки бронированных машин.
– Пойдёмте, пока совсем не стемнело. Я устрою вас в экипаж…
Дальше он произнёс слово, которое меня удивило.
– Как вы сказали, господин полковник? «Tank»?
– Именно так числятся наши девочки в документах ради секретности. Они вам понравятся, уверяю. В смысле – девочки, а не документы.
Я поразился: «танк» в переводе на русский означает «лохань», «бак», отсюда «танкер» – судно для перевозки жидкости. «Девочки» – конечно, дань морскому происхождению «танков»: занимался ими Комитет сухопутных кораблей британского Адмиралтейства, созданный по инициативе неугомонного Черчилля. А корабль – это «она» по-английски.
Когда я их увидел, то понял, откуда название: тщательно замаскированные ветками, громадные, высокие, они походили на сараи.
Ну или на цистерны с водой.
– Личное оружие, разумеется, при себе?
Я похлопал по кобуре с наганом.
– Значит, будешь девятым членом экипажа. Пойдём покажу место.
Второй лейтенант (по-нашему – подпоручик), командир сухопутного броненосца, провёл меня на корму, к откидному сиденью.
– Смотри, вот твои амбразуры. Если фрицы подберутся сзади – пали по ним из револьвера. Осторожнее: радиатор. Не обожгись. Всё ясно?
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста, – усмехнулся британец, – и это. Главное – не паникуй, понятно? Что бы ни случилось. Танк – он для настоящих храбрецов. А то не посмотрю, что союзник и офицер – враз схлопочешь по башке.
Мне даже стало любопытно: что же у них такое страшное здесь творится?
Я понял это, когда с рассветом началась и отгрохотала короткая артиллерийская подготовка. Командир прокричал:
– Заводи! Давайте, парни, покажем фрицам хэллоуин!
Завизжало магнето, и мощный стосильный двигатель взорвался, заревел. Располагался он прямо по центру машины, не прикрытый кожухом – и нещадно грохотал, вонял газойлем и брызгал кипящим маслом. Выхлопные газы выводились в трубу на крыше, но соединения разболтались от дикой вибрации – и синий удушливый дымок заполнил всё внутреннее пространство.