– Точно! – хлопает себя по лбу Купец… э-э-э, мичман Купчинов. – Однако для этого придётся обозначить себя.
– Смертельно опасно, – вступает в разговор моторист, – но я готов погибнуть вместе с такими доблестными офицерами.
И вот подводная лодка приближается к громаде броненосца; бурун от перископа выдаёт её с головой, и японские комендоры принимаются палить из всех стволов. Первая мина срывается с крепления, несётся к чёрному гигантскому борту, оставляя цепочку воздушных пузырей…
Ну! Ещё минута, ещё двадцать секунд! Мимо…
– Эх, – бьёт громадным кулаком по стальной переборке Купчинов и оставляет в ней вмятину, – чуток не хватило.
– Надо всплывать, – говорит капитан, – у нас осталась одна мина, однако механизм её запуска повреждён – видимо, японским осколком. Починим и дадим залп.
Маленький корабль храбрецов всплывает; неба не видно из-за вздымающихся стеной разрывов. Жуткую песнь поют осколки; стучат пулемёты с мостиков броненосца, пули колотят свинцовым горохом в корпус лодки.
– Не поминай лихом. – Серафим жмёт руку Николаю, срывает мундир и остаётся в одной рубахе. Зажав зубами кортик, ползёт по скользкой палубе к минному аппарату.
Вот он, застрявший в механизме осколок! Мичман Купчинов протягивает правую руку, но в тот же миг вражеская пуля выбивает из кулака и швыряет в воду кортик. Серафим вздрагивает, но не произносит и звука. Держась окровавленной правой за трос, дотягивается левой – и последним усилием голыми пальцами вырывает иззубренный кусок стали.
– Есть! – докладывает старший помощник.
– Добро, – отвечает капитан. Высунувшись из рубки, прицеливается и жмёт на рычаг спуска.
Мина срывается с крепления и несётся в борт «Микасы». Это называется «на пистолетный выстрел» – в упор!
Чудовищный взрыв разрывает корпус японского флагмана пополам; но за мгновение до этого залп корабельной артиллерии накрывает наконец «Портартурца».
Когда опадает кипящая вода и рассеивается дым, на волнующейся поверхности Жёлтого моря не остаётся от крохотной подлодки и обломка…
* * *– Господа, извольте обнажить головы в честь героически погибших мичманов Николая Ярилова и Серафима Купчинова!
Грохочут залпы прощальных салютов; по всей империи приспущены флаги. Адмиральский катер стопорит ход на месте гибели и оставляет на воде два… нет, три венка: ещё ведь безымянный моторист.
На берегу вытирает скупые слёзы тётя Шура, надевшая траур; рыдает взахлёб Ульяна:
– Касатик, на кого ты нас покинул!