Атака мертвецов

– Ольга, я умоляю вас. Оставьте авантюры: они опасны. Намедни мы отбились от пролетариев, а если бы не сумели? Весь город только и говорит о манифестации в воскресенье; а если войска начнут стрелять?

– Ах, так вы боитесь стрельбы? Штанишки обмочили? Да вы, оказывается, никакой не рыцарь. Трус вы. Сопляк. Мальчишка. Вон!

Я вышел и хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка, а с коридорной полки упала и вдребезги разлетелась фарфоровая голубка. Ульяна на кухне ойкнула и спросила:

– Господи, что там разбилось?

Это разбилась моя едва оперившаяся любовь.

Глава десятая Кровавое воскресенье

9 января 1905 г., Санкт-Петербург

Накануне вечером Ульяна позвала меня в гостиную: там уже сидела тётушка. Вид у нашей прислуги был необычный: праздничная цветастая кофта и новые золотые серёжки, щёки пылали натуральным румянцем.

– Вы мне семья, Александра Яковлевна, – сказала Ульяна, – ведь уж пятнадцать лет. Девушкой к вам приехала, совсем что ребятёнком. Ничего в городе не понимала, водопровода пугалась, смешно вспомнить. А вы меня приняли ласково, всему научили, терпели глупость мою деревенскую. А Николенька – словно дитё мне родное; ведь с младенчества на моих руках, как сиротой стал…

Ульяна всхлипнула и трубно высморкалась в платок, им же промокнула глаза.

Тётка удивлённо поджала губы и взглянула на меня; но я лишь пожал плечами. Разговор и вправду был странным, однако меня снедала мысль совсем о другом – о свежей ссоре с Ольгой.

Тётушка хмыкнула:

– Ты чего это, дружок? Уходить от нас собралась? Будто прощаешься.

– Оно ведь так и есть, Александра Яковлевна. Ухожу.

– И куда это, интересно?

– Взамуж.

Тут даже я остолбенел и на миг забыл о своих бедах.

– А всё ли в порядке с тобой, голубушка? Вот и щёки горят. Может, отдохнёшь, полежишь? Я и доктора приглашу.

Ульяна взмахнула платком и рассмеялась:

– Да не думайте, что жар у меня либо лихоманка ум отшибла. Мне Федот Селиванович предложение сделали. Вот оно как бывает: не стал девушку какую молодую искать, хотя жених завидный. Меня в жёны позвал. Я, говорит, Ульяна Тимофеевна, от ваших прелестев сам не свой. Мне, говорит, никого не надобно, хучь прынцессу персидскую – откажусь, вот крест! Такой в вас влюблённый.

Ульяна опять зарделась и спряталась в платок – только глаза сияли.

– Они уж и домик присмотрели за Нарвской заставой, их туда переводят с повышением. Так что вот. Невеста я теперь, самой смешно.

Тётушка встала, её сухие глаза заблестели. Подошла, обняла:

– Я очень рада за тебя, девочка моя. Вот ведь как. Обрела счастье. Дождалась. Не то что…

Тётушка махнула рукой; а меня ожгла внезапная мысль: я никогда не задумывался, почему она так и осталась одинокой. В молодости была красавицей – я видел фотографическую карточку.

– Приданое тебе приготовим…

– Ну что вы, Александра Яковлевна! С чего?

– С того, что ты член семьи. Что же, за пятнадцать беспорочных лет приданого не выслужила? Когда свадьба?

– Что? А, после Пасхи. Федот Селиванович рапорт написали, у них там строго. Служба. Вот и сейчас: уж неделю как не спит толком, не ест – всё служит; в городе-то неспокойно, всё нигилисты эти. Мутят народ.

Я опять помрачнел; и даже дурацкая мысль мелькнула – посоветоваться с Федотом насчёт Ольги, как её уберечь от беды.

Да. Посоветоваться. С полуграмотным городовым, бляхой номер два ноля. До чего я дошёл!

* * *

В ночь на воскресенье я спал плохо: здоровенные пролетарии в алых рубахах выскакивали из бойниц ужасного форта Брюса и гонялись за мной с дубинами; где-то кричала, звала на помощь Ольга; но члены мои вдруг будто погрузились в вату – я рвался, пытался бежать на крик, но не мог сдвинуться и на дюйм, впустую колотя пятками. Вселенский ужас холодом сковал меня, отнял ноги, заморозил желудок и начал уже подбираться к сердцу…

Проснулся: зябко, за окном тьма, одеяло валяется на полу. И тут грохнула входная дверь; я вскочил, наспех подхватил одеяло и высунулся в коридор.

Ульяна в чепце и ночной рубашке, подсвечивая керосиновой лампой, запирала замки.

– Что случилось?

Прислуга вздрогнула, перекрестилась:

– Свят-свят. Что за дом, одни полуночники. Спи уж, Николенька.

– Почему ты здесь?

– Да жиличка наша, Ольга, поднялась до света, дела у неё какие-то. Спрашивается: что за дела у девицы в воскресенье в такую рань?

Вернулся к себе. Укутался в одеяло, но колотило всё равно. Оделся, стараясь не шуметь; вышел в коридор. Дом наполняли ночные звуки: скрипела, словно жалуясь на ревматизм, старая мебель; постанывали плашки паркета. Тётушка деликатно посвистывала в своей спальне; самозабвенно храпела в каморке при кухне Ульяна. Я отпер отцовский кабинет: завизжала дверная петля. Замер; Ульяна пробормотала:

– А деревянного масла – на пятиалтынный.

И захрапела дальше.