Атака неудачника

Как я ни берёгся, один осколок шаркнул-таки мне по большому пальцу. Я выругался и пошёл к мойке. Ведьма меня остановила на полпути, схватила за руку и присосалась к ране.

— Перестань, — поморщился я. — Сейчас сама свернётся. Чёрная ведь. Драконья.

— Вовсе не чёрная, а кофейная, — оставив мой палец в покое, возразила Альбина. — И на вкус горчит, как двойное кофе.

— Двойной, — машинально поправил я.

— Ну да, двойной, — согласилась ведьма и вдруг замерла. Постояла тихо, будто прислушиваясь к чему-то. Потом посмотрела на меня как-то чудно и спросила: — Слушай, дракон, а у тебя всё в порядке?

В её голосе я услышал тревогу и сам забеспокоился:

— В каком это смысле?

— Ну, вообще, по жизни. Как оно всё у тебя сейчас?

— А что такое?

— Беды не чуешь?

— Да нет вроде. Есть, конечно, проблемы всякие, но у кого их нет. На то они и проблемы, чтобы решать их.

— Значит, никакой серьёзной опасности не чувствуешь?

— Да говорю же, нет.

— А вот кровь твоя чувствует. Беду она чувствует. И беда та идёт от каких-то близнецов.

— От близнецов? — Я усмехнулся. — Если от близнецов, тогда всё понятно. Сейчас только близнецы снились. Башни-близнецы. Те самые, в которые самолёты врезались.

Альбина дёрнула меня за рукав:

— А ну-ка давай поподробнее.

— Да ерунда всё это, — отмахнулся я. — Бред. Оставь, Альбина, не парься.

— Я-то оставлю, — строго, даже назидательно сказала она, — но твоё с тобой останется.

— Разберусь.

— Смотри.

Убедившись, что кровь загустела, и разрез стал покрываться тонкой коркой, я клюнул ведьму на прощание в нос и пошёл в коридор. Альбина потянулась следом. У двери она меня развернула за плечи резко, притянула и впилась губами в губы.

— Сумасшедшая, — прохрипел я, когда сумел оторваться.

— А ты — чудовище, — отмерила она и, сунув в мою руку кепку, вытолкнула на лестничную клетку.

Спускаясь по лестнице, я думал о том, что годы проходят, столетия, а мир не меняется. По-прежнему мужчине все женщины представляются сумасшедшими, а женщине все мужчины — чудовищами. Автор детективов и не последний мыслитель Честертон полагал такое положение дел биологической и социальной нормой, этаким статус-кво. И считал при этом, что оно может быть преодолено лишь иррациональным образом. А если перевести на нормальный язык, то с помощью безоглядной, неосторожной и взаимной любви. Так и только так. К сожалению, с любовью у меня никак, поэтому Альбина на какое-то неопределённо продолжительное время (а скорее всего, навсегда) так и останется для меня сумасшедшей. Ну а я соответственно для неё — чудовищем.

Крайним домом по чётной стороне Пятой Советской оказалась трёхэтажная общага авиаремонтного завода. На вахте гонял чаи древний, но ещё бравый старичок. Я сунул ему кепку под нос и сказал, что ищу её хозяина, жердяя с родимым пятном на правой щеке. Наплёл, что денег ему должен, разбогател на днях, теперь ищу, чтоб долг отдать. Старичок, насадил на нос очки, долго вертел кепку в руках, щупал её, мял, чуть ли на зуб не попробовал. Потом сказал, что нет, не нужна ему такая кепка. Даже даром. Тут я понял, что старичок мой малость глуховат. Нервничать по этому поводу не стал, ещё раз объяснил, чего хочу. Теперь, правда, прибавив громкости. Такое терпение моё беспримерное было вознаграждено сторицей. Узнал и имя — Рома Щеглов, и номер комнатушки — триста шестнадцатый.

Поднявшись на третий этаж, я Рому дома не застал. Застал его жену, толстую даму непонятного возраста, и его четверых детей, старшему из которых было лет двенадцать, а младшему — пожалуй, года четыре. Признаться, это было жалкое зрелище: пропахшая лапшой быстрого приготовления каморка размером три на три, несчастная мамаша с глазами насмерть перепуганной игуаны и чумазые гаврики мал, мала, меньше и меньше меньшего.

На мой вопрос, где законный муж Рома, женщина нечего не сказала, явила себя стойкой партизанкой. Честь ей за это и хвала. А вот старший сын подвёл отца, сдал с потрохами. Сказал, что батя в магазин пошёл, но придёт с минуту на минуту. Повторив подвиг Павлика Морозова, пацан тут же получил от матери крепкую затрещину, а от меня благодарность.

Сбегая вниз, я клокотал и возмущался. Народу им не хватает, елки-палки, всё рожать призывают. Этих бы сперва на ноги поставили. Вот этих вот, которые уже есть. И которые, между прочим, всё время хотят есть.

Многодетного отца Рому Щеглова я решил подкараулить не в тёмных и затхлых коридорах общаги, а во дворе, который образовывали помимо общаги ещё две панельные пятиэтажки. Погода совсем наладилась, солнце пригревало (не так, конечно, как, допустим, в июле, но всё же), так что ничто не мешало организовать наблюдательный пункт на свежем воздухе.