Казаки на коленках бросились наружу и на удивление легко проскочили впритирку вдвоем узкий проход палатки. Ночь кинула в лица казаков пригоршни мокрого снега, обдала пронзительным ветром. Они выскочили и остановились, осматриваясь. Костер не горел, но еле заметные огоньки углей еще теплились на кострище. Плотная темнота висела над поляной, но в ней угадывались еще более густые силуэты палаток, из многих выглядывали встревоженные головы девятиклассников. Внезапная автоматная очередь, казалось, загрохотала прямо над головой. Смагин даже присел от неожиданности. Небо расчертила цветная полоса трассеров. Стреляли совсем рядом, не далее чем в полукилометре выше по оврагу. Трофим Семенович внезапно развернулся и опять нырнул в палатку. Пока Смагин соображал, зачем он это сделал, Линейный уже выбирался наружу, держа в руках две куртки.
— Держи, а то замерзнем и простынем. А нам сейчас, похоже, не до болезней.
— Спасибо. — Смагин накинул куртку и только в этот момент заметил, что весь мелко дрожит. И даже зубы выбивают марш, но отнюдь не победы.
Они рысью проскочили вдоль ряда палаток и загнали все любопытные головы внутрь.
«Сидите на месте, узнаем, что происходит, расскажем».
Вдвоем подбежали к кострищу. Около него никого не было. Судя по тлеющим уголькам, охранник ушел отсюда как минимум полчаса назад. Но куда? Еще одна очередь разукрасила мутное небо над деревьями. Казаки задрали головы. Трассеры опадали на верхушки голых осин и дубов, будто блуждающие метеориты.
— Ты смотри, что делается? Учения что ли какие-то? — Василий оглянулся и погрозил кулаком очередной выглянувшей голове. Неизвестно, увидела неизвестная голова кулак тренера или нет, но результат оказался положительным — она исчезла. Еще громыхнула очередь. А когда смолкла, в тишину словно начали забивать разрывные гвозди гигантским молотком — застучали одиночными.
— Нет. Не может тут никаких учений быть. Это что-то из другой оперы. Но меня сейчас больше волнует другое.
— Что?
— Куда делся дежурный.
— Давай вспоминать, чья сейчас очередь дежурить. Время — полпятого утра, — Смагин наклонился, поднял полусгоревшее полено и хотел подбросить в костер.
— Стой. Куда? — Линейный поймал его за руку.
— А чего? Пока огонь не потух…
— Какой огонь? — Неожиданно Трофим Семенович перешел на шепот, — пока не узнаем, кто там стреляет, нельзя себя выдавать. Как они нас вообще не почуяли раньше?
— Да кто они-то?
— Если б я знал.
Василий Никитич облизал палец и поднял перед собой.
— А потому и не почуяли, что ветер от них тянет.
— Ладно. Будем считать, что пока повезло, но я бы сильно на это не рассчитывал. Твоя вахта с пяти утра, так?
— Так.
— А перед тобой кто?
— Осанов. Блин! — Смагин о чем-то догадался, — неужели туда побежал?
Линейный наклонился и выбрал в груде собранных с вечера дров дубинку побольше.
— Жди здесь. Смотри, чтобы никто по дури за мной не ломанулся. Если вдруг что — уводи детей. По зарубкам иди, не заблудишься.
Всю дорогу сюда Линейный делал на стволах продолговатые зарубки. Василий несколько раз посмеивался над товарищем: «Тут и заблудиться-то негде». Но тот упорно, не замечая смешков Смагина, работал топором, примерно через каждые двадцать метров. Оказалось, не зря работал. Ночью заблудиться даже в знакомом перелеске нетрудно, а тут — лес. Не тайга, конечно, но и далеко не городской парк.
— Смотри, осторожней.
Линейный молча растворился в темноте. Василий Смагин несколько секунд размышлял. Потом решился и направился к ближайшей палатке. Там услышали шаги и кто-то выглянул. Василий наклонился и прошептал:
— Тихо собирайтесь и сидите на месте. Чтобы в случае чего быстро снять палатки и свалить.
— А кто это стреляет, Василий Никитич?
— Пока не знаю. Трофим Семенович пошел проверить. А вы собирайтесь-собирайтесь.
Смагин обошел все палатки и в них сразу зашевелились, закачали бортами. В одной из палаток он узнал Гришу Журавлева и отправил его на окраину леса — на пост. Тот без возражений умчался. Сам отправился к своей палатке, нырнул внутрь и, включив фонарик, тоже начал спешно собирать вещи в два рюкзака — в свой и Линейного.
Постепенно выстрелы раздавались все реже и реже, пока совсем не затихли. Василий набил рюкзаки, выключил фонарик и отправился к потухшему костру. Ветер по-прежнему сыпал в лицо сырость, вместе с ним до слуха Василия Никитича изредка долетали смутные обрывки фраз. Где-то несомненно говорили мужики и делали это громко, никого не стесняясь и не опасаясь. Это тревожило и заставляло внимательно следить за собой и другими, чтобы никто даже не подумал зашуметь.
У палаток толпились дети, шепотом обсуждали стрельбу. Увидев Василия Никитича, они закидали его тревожными вопросами. Он, как мог, постарался успокоить ребят. Хотя беспокойство в душе нарастало. Поразмышляв, Смагин решил, что будет не лишним полностью подготовиться к возможному отступлению. «В данном случае, лучше «перебдеть». Если страхи окажутся ложными, не трудно будет снова поставить палатки на место». Он помахал рукой, привлекая внимание школьников: