— Да нет, ничего. Все правильно. Вы почувствовали, что не только должностные обязанности мной руководят. Это моя беда. Не могу притворяться. Перед вами-то мне и не нужно это делать, а вот в кабинетах у начальства приходится хамелеона включать. Да только плохо это у меня, похоже, получается. Что-то гады на меня подозрительно смотрят иногда. Не любят они меня. При случае сожрут и не подавятся. Так что, мужики, — он встряхнулся, — будем работать сообща. Можно сказать, мне повезло, что есть еще такие, как вы, нормальные. Думал — одному придется воевать, а оказалось — нет, есть еще в наших станицах… Ну да ладно, — Камарин вдруг одернул себя, — что — то прорвало меня. Надеюсь, все, что тут услышали — только между нами?
— Ну, ты, Юрьич, даешь. — Атаман даже руками развел от изумления. — Обидеть решил что ли напоследок?
— И как тебе такое в голову пришло вообще? — Виктор Викторович хмуро уперся взглядом в переносицу Камарина, — начал за здравие, а кончил как…
Станислав Юрьевич примирительно вскинул руки.
— Все, все, мужики, беру свои слова обратно. Ну, и вы меня тоже поймите, война у меня личная, в первой атаке подвернуть ногу и до окопа не добежать ну никак мне нельзя.
— Да, ладно, — Виктор Викторович стукнул возвышающегося над ним на полголовы начальника наркоконтроля по плечу, — не, ссы, как у нас говорят, прорвемся.
— Ну и замечательно. На том и договоримся, мужики. Как говорится, Бог не выдаст — свинья не съест. — он повернулся к Атаману, — Егорыч, в казаки примешь, если что?
— И без «если что» примем. Нам хорошие казаки нужны. В Христа веришь, крест носишь?
Камарин с улыбкой покачал головой:
— Признаться, с Богом у меня отношения не очень-то складываются. Как-то не хочется мне правую щеку подставлять, когда по левой бьют. Да и вообще, такое ощущение возникает из опыта всей моей жизни, что спят Боги или отлучились временно, лет этак на тысячу последнюю. А в их отсутствие люди сами себе предоставлены. Вот и боремся, как можем, с переменным успехом. То мы их, то они нас.
— Ладно, — Атаман поднялся, — спорить с тобой не будем, в теологические дискуссии вступать тоже нет желания. Во-первых, некогда — надо делом заниматься, а не спорить попусту. А, во-вторых, может, ты и прав. По мне, так нет большой разницы — верит человек в Христа, или нет, лишь бы наше общее дело делал правильно. А крестики сейчас все нацепили: и верующие, и не верующие. Так что это не показатель. В общем, надумаешь, примем в казаки.
Следом за ним поднялись остальные. Камарин приблизился и тепло пожал каждому руку.
Очень, — он выделил первое слово, — приятно было познакомиться. Так что дальше работает вместе. Мы этим наркошам хвост-то прижмем, обязательно.
На прощание Станислав Юрьевич продиктовал доставшему блокнот Василию Ивановичу номер телефона и вышел проводить в приемную. Там уже собрался народ. Миловидная секретарша упоенно писала кому-то письмо по электронной почте. Увидев шефа, она быстро прихлопнула открытую страницу и подняла на него готовый услужить взгляд. Камарин даже не взглянул в ее сторону. Когда начальник вышел, несколько человек двинулись ему навстречу. Он поднял ладонь, призывая подождать.
В коридоре он еще раз пожал на прощание руки казакам и, напомнив, чтобы все действия согласовывали с ним лично, откланялся.
Уже спускаясь по лестнице, Самогон услышал последнюю фразу начальника наркоконтроля:
— Будут звонить из Курской, сразу соединяй.
Пруды
Казаки вернулись в станицу к обеду. Гаркуша нарезал зигзагов по Курской и высадил всех около домов. Атаман вышел последним — он жил почти на краю станицы.
— Забирать, как обычно? — Гаркуша выглянул в окошко.
— Да, без пяти час подъезжай.
Не дожидаясь, пока машина тронется с места, он толкнул калитку и вошел во двор.
В открытое окно Жук услышал, как жена что-то напевает на кухне. Во дворе он чуть не зацепил ногой педаль собственного велосипеда. Атаман вырос в станице, где почти каждый житель с детства большую часть года передвигался только на двухколесных машинах. Он тоже, несмотря на обилие подотчетного транспорта, любил прокатиться с ветерком на двухколесном друге до магазина или на рыбалку в субботу. «Кто его здесь поставил? Опять, поди, сын брал?» Степан предпочитал кататься на отцовом велосипеде, который в его понимании был «круче» собственного. Чертыхнувшись, он передвинул технику поближе к сараю в глубине двора и взбежал по ступенькам на крыльцо.
Вера суетилась у плиты, разогревая остатки вчерашних макарон с котлетами. Каждый раз, встречая свою жену даже после самого короткого расставания, хоть и на несколько часов, он ощущал поднимающуюся к сердцу нежность. Они были женаты уже больше двадцати лет и, по опыту большинства нынешних семей, должны были бы давно надоесть друг другу. Однако этого не происходило, напротив, чем старше становились дети, чем больше морщинок появлялось на родном лице, тем теплее он относился к женщине, родившей ему троих замечательных детей. И самое приятное состояло в том, что это чувство было взаимным.