Атаман

— Это ты, Жук, а я думал, опять кто — то из этих, — он слегка сморщился, — зарплату пришел просить.

— А ты, значит, с «этими» не церемонишься? — казаки присели на предложенные стулья.

— Да что ты, Никита Егорович, — он суетливо обогнул стол и занял место напротив, — я с ними по-нормальному, как положено, а вот они…

— Что, неблагодарные?

Щербатый вытянул губы трубочкой.

— Ну, ты, все-таки жук. Говори, зачем пришел, не просто же поболтать…

— Что там насчет прудов? Василий Иванович говорит, отдаешь?

Наум Константинович притворно вздохнул:

— Забирай. Веришь — нет, сердце изболелось. Совсем кранты приходят прудам. Пока другими делами занимался (Василий Иванович незаметно скривился), там рыба вся подохла. Хотел продать, никто не берет, еще несколько месяцев, и вообще никому бесплатно нужны не будут. Так что забирай, но я тебя предупредил: работы там — невпроворот.

Атаман откинулся на спинку стула и постучал пальцами по столу, переглянулся с Василием Ивановичем:

— Слышь, Иваныч, как думаешь, может, оказаться от такого подарка? Туда, наверное, денег надо вбухать… Где возьмем? Одного малька закупить — обанкротимся.

Василий Иванович призадумался.

— Даже не знаю, что и сказать, — начал он неуверенно, — по идее, сами пруды — это, конечно, хорошо, никто не спорит. Вопрос в деньгах. Такие пруды были шикарные! А какие люди рыбачить приезжали — и из района, и из Края, и даже из-за рубежа были. Года три назад, помню, испанцы тут целый месяц в палатке прожили и на следующий год, по-моему, тоже приезжали. — Щербатый с готовностью подтвердил: «Точно, приезжали». — Прибыль шла постоянная. Как он умудрился такое хорошее дело развалить, вот что я не понимаю. Он же их под корень загубил, и теперь нам хочет всунуть, мол, на тебе боже, что самим не гоже, — Он твердо посмотрел на опустившего глаза директора. — Надо еще пять раз подсчитать, нужен ли нам такой подарок.

— Ага, — улыбнулся Атаман, — слышишь, Константиныч, что Василий Иванович, мой главный по хозчасти говорит. Я вот тоже сомневаюсь. Ты бы нам рассказал, действительно, как можно такое доходное дело завалить. Ну и еще поделись — в чем твой-то интерес? Ведь вижу, что заинтересован в продаже, вот только не могу никак сообразить, зачем тебе от прудов-то избавляться, пусть бы гнили себе. Тебе не привыкать разваливать. Какая конеферма была! Лучшая в крае. А помидоры, а арбузы где? У нас же их раньше на огородах не сажал никто — копейки для своих стоили. Там же, где и конеферма, правильно я говорю? А, Константиныч, что молчишь?

— А что тебе говорить, и сам, поди, видишь, что на дворе творится. Кому сейчас сельское хозяйство нужно. Себе в убыток никто не будет работать. А знаешь, какие на этих коней средства уходили?! Где я их тебе возьму, из убытков что ли? А там ведь за каждым ухаживать надо, электричества, знаешь, сколько уходило? А помидоры… Их за такие копейки перекупщики брали, что стыдно вспомнить. Не то что зарплату людям заработать — солярку на технику не оправдывали. А ты говоришь, Зарецкий… Посмотрел бы я, как он в таких вот условиях повертелся.

— Ты мне тут из себя сироту Казанскую не строй. Знаю я куда у тебя прибыль девается. То-то у тебя коттедж в районе как на дрожжах вырос, это в три этажа-то. Да и здесь в станице тоже немаленький домик-то себе отстроил. Правда, пониже — всего в два этажа. Поди, еще что-нибудь есть, а?

Наум Константинович пожевал губами и сердито отвернулся от Жука. Тот продолжил:

— Не об этом сейчас речь к твоему счастью. Хотя, не исключено мы с тобой эту сторону твоего хозяйствования еще обсудим, со временем. — Он переглянулся с Василием Ивановичем.

Чапай повеселел:

— А то как же, конечно, обсудим. Вызовем на круг и заставим отчитаться, как он руководил, на что деньги тратил. Все расскажет. А не расскажет, мы ему пяток горячих пропишем. У нас Митрич, знаешь, какой мастак с нагайкой обращаться.

В глазах Наума Константиновича мелькнуло беспокойство. Он старательно придавил его. Но казаки заметили.

— Да вы что? Какие горячие! Думаете, на вас милиции не найдется. Да я вообще удивляюсь, как вас за то самоуправство в клубе до сих пор не посадили.

Атаман уперся пристальным взглядом в уворачивающиеся зрачки Щербатова:

— Значит, удивляешься? А ты понимаешь, что сейчас с казаками разговариваешь — настоящей властью в станице. Думаешь, тебя милиция защитит, когда станичники вечерком придут тебя из твоего коттеджика выкорчевывать? А то и по-другому можно. Просто сгорит наш председатель вместе с домом как-нибудь и все. Окурок забыл затушить. Ты, правда, веришь, что кто-то в Курской за тебя переживать станет? Да если каждый из желающих плюнуть на твою могилу в очередь встанет, то она через всю станицу пройдет. Ну, и как тебе такая перспективка?

Щербатый медленно бледнел:

— Да вы что, казаки? Я же так, не серьезно. Я же полностью на вашей стороне. Готов вас поддерживать во всех делах и финансово даже.

— Ты сначала зарплату станичникам всю отдай, а тогда и поговорим о поддержке финансовой, — Сказал Василий Иванович, глядя в окно.

— Да я разве против?