Атаман

Матрене Ивановне не повезло с сыном. Он мало того, что дважды отсидел за хулиганство, за всю жизнь, а было ему уж под шестьдесят, не работал ни одного дня, живя сначала на материну зарплату, а потом пенсию. А в последнее время обнаглел до того, что начал поднимать на нее руку. Однажды, как-то еще по молодости Матрена рассказала подруге, а та передала другой, так, что в конечном итоге этот рассказ стал известен всей станице, таинственную историю. В самом начале семейной жизни с супругом Георгием, спокойным и незаметным работником колхоза, трактористом, который помер всего лет десять назад, единственный пятилетний сынок Алексей подхватил сильнейшее воспаление легких. Он горел дни напролет, часто терял сознание, бредил и, несмотря на все усилия врачей, его состояние стремительно ухудшалось. Лечащий врач, послушав в очередной раз похудевшее тельце, расстроенно покачал головой:

— Крепитесь, мы сделали все, что могли. Теперь все в руках Его или Ее, не знаю уж, кто там за это отвечает, — и он показал пальцем куда-то вверх. — Крепитесь, — бросил он напоследок и торопливо вышел из палаты.

Матрена не зарыдала, не упала на пол в истерике, а напротив — собралась духом и решила бороться до конца. С этого момента она проводила на коленях в местной церкви у иконы Божьей матери по несколько часов. Не оглядываясь по сторонам и не замечая изучающих и удивленных взглядов редких прихожан, в основном старушек в платочках, она молилась о здоровье сына. Молитв она не знала и потому говорила все, что могло придти в голову несчастной матери.

На третий день ночью, когда она ненадолго задремала на стульчике у кровати Алексея, ей было то ли видение, то ли короткий сон, а, может, и явь, после она так и не смогла определить. Над кроватью вдруг выросла туманная фигура Богородицы. Матрена почему-то сразу узнала ее. Дева была в темном с блесками платке, из-под которого выбивалась белокурая прядь, и длинном черном платье с накидкой.

— Ты уверена, что хочешь жизни сыну? — спросила Богородица тихим, но четким голосом.

Матрена упала на колени и залилась слезами.

— Конечно, уверена, сынок же, единственный, кровинушка.

Дева подняла руку над головой похрипывающего без сознания Алексея:

— Будь по-твоему. Только смотри, потом не пожалей об этом. — Она провела ладонью по горячему лбу сына, бесстрастно взглянула на замершую мать и исчезла.

В тот же миг Матрена очнулась. В палате светлело, за окном щебетали утренние птахи. Она стремительно перевела взгляд на сына. Дыхание поднимало тонкую грудь ребенка равномерно, не слышно было хрипов, сын не вздрагивал, не бредил. На впалых щеках прямо на глазах растворялся без следа болезненный румянец. Алексей крепко спал. С этого момента он пошел на поправку, и вскоре его выписали из больницы.

Сейчас, стоя напротив бабки Матрены, Атаман невольно вспомнил эту полумифическую историю и подумал: «Интересно, пожалела ты теперь о том, что тогда оставила его жить?»

Бабка Матрена виновато заглянула в глаза Атаману и тихо взяла его за рукав.

— Никита Егорович, извини меня, но кроме тебя мне больше не к кому обратиться. А у вас, казаков, сейчас власть. Совсем Алексей измучил. Теперь и пенсию забирать начал. До того дошло, что продуктов не на что купить. Поговорил бы ты с ним, а?

Атаман кинул жесткий взгляд поверх головы бабушки:

— Поговорим, обязательно. Сегодня же вечером. Если сам не смогу заскочить, пришлю кого-нибудь. Хорошо?

— Хорошо. Только лучше бы ты сам поговорил. Он тебя уважает.

— Ладно, Матрена Ивановна. Постараюсь вырваться.

— Вот и хорошо, только ты уж не забудь, ладно.

Он глядел в спину маленькой, измученной непутевым сыном старушки и думал, каким же надо быть уродом, чтобы довести мать до того, чтобы она, преодолев естественный стыд, пришла за защитой от родного сына к чужому человеку?

В этот момент мимо шлагбаума промелькнул Валерка — племянник Жука, и начальник автоколонны резко развернулся и скорым шагом, чтобы нагнать его, двинулся следом. Пора было принимать от непутевого родственника заявление на увольнение. «И обойдется без двух недель», — сердито определил для себя Атаман.

После работы домой сразу не поехал. Взял с собой закусившего губу после рассказа о визите бабки Матрены Митрича и вдвоем отправились к старушке. Гаркушу он уже отпустил и потому за руль «Волги» сел сам. Бывший бухгалтер автоколонны жила в маленьком ухоженном домике за перекошенными деревянными воротами. Перед домиком, как почти у всех соседей, росли высоченные ореховые и абрикосовые деревья. Во дворе кто-то возился, казаки слышали негромкое гнусавое бормотанье. Атаман постучался в ворота.

— Кто там, заходите, — отозвался из-за нее хриплый мужской голос.

Никита Егорович толкнул калитку и вошел. Во дворе под старой яблоней в старом кресле, развалясь, сидел сгорбленный бородатый мужичок. Увидев гостей, он быстро поднялся и хотел было скрыться в доме, но Атаман остановил его:

— Ты куда, Алеша?

— Так, мать позвать, вы же до нее, наверное.

Нахмуренный Митрич дернулся вперед, но Атаман незаметно попридержал его.

— Мать что делает?

— Да отдохнуть легла.