Атаман

В первом рывке казаки оторвались от горцев, которые, похоже, не сразу пустились в погоню. Казаки отходили, как и вели бой, по одному. И никого, любой мог бы дать голову на отсечение, черкесы отступающим не заметили. Так что направление горцам они не оставили. Пока те найдут их следы, вычислят, где стояли казачьи лошади, время пройдет изрядно. То, что какзакам и нужно.

В пластуны брали далеко не всех подряд. Кандидатов выбирали из семей, где отец, а желательно и дед из потомственных охотников и рыбаков. Да и сам малец — это проверялось — должен был чуть ли не с семи-восьми годков пропадать на речке с удочкой да в лесах с силками и самодельным луком. Кроме того, всех казаков-первогодков, в независимости от того — пластуны они или конники, в свое время гоняли на осенних сборах до потери памяти — обучали разным воинским премудростям, из которых скрытное передвижение по местности, несомненно, важная, но всего лишь одна из наук. И эти науки они закрепляли уже не на полигонах, а в боевой обстановке, в стычках с черкесами. А стычек, несмотря на вроде бы мирное время, хватало. В год два-три раза обязательно где-нибудь схлестнутся. А тогда и головы летят, и кровь льется, и множатся могилки на кладбищах по тому и другому берегу Лабы. Но шум, как правило, не поднимали. И казаки, и черкесы относились к таким междусобойчикам философски. Дело-то привычное. Подумаешь, с черкесами (казаками) схватились. А где же еще молодецкую удаль-то показать? Так всегда было, так и будет. Не нами заведено, не нам отцовскую традицию и обрывать. Одно казакам не то чтобы не нравилось, но так как-то обидно было — черкесы охотно вступали в бой, лишь имея как минимум двойное превосходство. Не все, конечно, находились и среди них свои сорви-головы, ни Аллаха, ни черта не боявшиеся. Но таких попадалось мало, в основном почему-то предпочитали воевать большинством.

Обычно короткие схватки происходили на нейтральной земле — в Черном лесу, занимающем огромную территорию до самых предгорий по черкесскому берегу. Через этот лес продвигались казаки и сейчас.

Конники старались идти в разнобой. «Чтобы следы сложней запутались», — как пояснил неизвестно кому Юшка, отъезжая в сторону от отряда. Этот прием запутывания врагов знали все. То и дело кто-нибудь тянул коня за узду и уходил влево или вправо. За ним увязывались еще двое-трое.

Солнце перевалило за полдень. В теплых тужурках и бешметах казакам было жарко, многие расстегнулись. Молодой Пантелей Калашников, по прозвищу (за глаза) «Коломенская верста», настоящий гигант, добрых три аршина росту, и, наверное, в плечах аршин поместится, вообще разделся до исподней рубахи. Юшка Роденков, увидав распоясанного Пантелейку, нагнал его и, строжась, заставил одеться обратно. Не потому что опасался простуды парня, а чтобы стойкий запах пота в воздухе не оставлял.

В отряде кроме Атамана было еще двое раненых, к счастью, оба не смертельно. Семену Антипенко, неприметному холостому еще казаку, пуля раздробила левую кисть. Ее крепко перевязали, и он шагал бледный, поддерживая пораненную руку другой — здоровой. Кобыла сама топала следом. Как собака, она иногда придерживала хозяина за бешметку зубами. Он отмахивался здоровой рукой.

Никише Овчаренко, лучшему следопыту в отряде, горцы прострелили плечо. Ему тоже подвесили руку на перевязь. Пуля не задержалась в теле, и ранение не вызывало опаски у Юшки, который в деле разных ран и увечий собаку съел — сам был весь переколот, перестрелян.

— Ну, парни, — задирал голову невысокий Юшка Роденков, — считай, повезло вам. Разве это раны. Вот у меня, помню, случай был… — и, если позволяла обстановка, он углублялся в такие дебри воспоминаний, по сравнению с которыми те древесные заросли, что встречались им на пути, казались детскими игрушками.

Атаман первым вышел к крутому обрыву.

— Тпррру, Кузя, охолонись. — Он натянул узду, и уставший конь сразу же встал как вкопанный.

Глубокий овраг, навскидку — саженей 20, прорезал лес страшным шрамом, похоже, на много верст. Петр снял фуражку и вытер капли пота на лбу. Как-то сами собой вокруг Атамана собрались все казаки.

Юшка озадаченно почесал затылок, кто-то слегка присвистнул.

— Какие будут предложения? — Жук поглаживал Кузю по взопревшей щеке, — кто-то здесь бывал, как же его обойти-то, собаку?

— Знаю я эту балку, — Никиша Овчаренко подошел к самому краю оврага и, придерживая здоровой рукой папаху, заглянул вниз, — моя вина, казаки, должен я был про нее помнить, все ранение это, совсем про дорогу думать забыл.

— Ты давай на себя не наговаривай, — оборвал его Атаман, — здесь все казаки опытные собрались, не раз и не два в Черный лес хаживали, а никто про нее не вспомнил. Теперь не о том, кто виноват надо думать, а о том, как отсюда выбраться. Как пить дать черкесы нас у краев этой балки дожидаются. Никиша, на сколько верст она тянется, можешь сказать? И где мы, хотя бы примерно, вышли?