Атаман А.И. Дутов

«Вернувшиеся из Самары Члены Войскового Правительства Полковник Акулинин, Войсковой Старшина Рудаков, Войсковой Старшина Анисимов и Член Учредительного Собрания Богданов доложили Правительству протокол совместного совещания представителей Оренбургского Войскового Правительства и делегации Комитета Членов Учредительного Собрания от 17 августа 1918 года и выписку из протокола заседания Комитета Членов Учредительного Собрания от 9 августа того же года, где вполне определённо сделаны заявления Членом Комитета И.М. Брушвитом о действиях моих в Сибири и переговорах с Сибирским Правительством. Ввиду того, что в этом заявлении есть много не соответствующего истине, а также бросающего тень на мою политическую деятельность, я, как Член Всероссийского Учредительного Собрания, считаю долгом заявить Комитету свой протест против подобных выпадов своего коллеги и осветить вопрос всесторонне. Будучи в Челябинске, я получил телеграмму от Комитета с вызовом меня в Самару. Я немедленно выехал и в Самаре в присутствии всех членов Комитета сделал доклад о своей поездке, и на все вопросы, мне предложенные, я ответил. Комитет вполне удовлетворился моими объяснениями, и доклад мой был принят к сведению, и никаких нареканий со стороны Комитета ко мне не было. Я полагал, что Комитет вполне удовлетворён моими разъяснениями и больше к этому вопросу не придётся возвращаться. Между тем доклад Брушвита повлиял на Членов Комитета, и Комитет, не спрашивая меня, отнёсся явно враждебно ко мне и счёл для себя возможным лишить меня своих полномочий. Буду последовательно возражать по докладу Брушвита. Совершенно правильно, что я сделал ряд заявлений Сибирскому Правительству. Сущность этих заявлений сводилась к тому, чтобы второй и третий округа Оренбургского Войска, отошедшие, в силу создавшегося положения, в ведение Сибирского Правительства, были бы возвращены в распоряжение только Войскового Правительства Оренбургского Войска. По этому пункту достигнуто было полное соглашение. В то же время мне было крайне необходимо согласовать действия с Сибирским Казачьим Войском. Почему было отказано в приёме господину Брушвиту, мне неизвестно, да я этим и не интересовался. Меня поразило только одно, что вагон г-на Брушвита поместился параллельно моему вагону и что г-н Брушвит, выехав из Самары один, в Уфе потребовал себе военный конвой, очевидно считая себя в какой-то опасности. Но это к делу не относится. Я чрезвычайно признателен, что г-н Брушвит, во время моего пребывания в Омске, взял на себя обязанности ментора и дал благоприятную оценку моего поведения: «Атаман вёл себя довольно скромно». Полагаю, что я вышел уже давно из детского возраста и в баллах за поведение не нуждаюсь. Брушвит заявляет, что в Самаре нет ничего серьёзного. Это не соответствует действительности. В Самаре чересчур серьёзно, и эта серьёзность отражается на течении народной жизни. Да, я говорил, что в Самарском Комитете преобладает С.-ровская программа и что руководители различными отраслями хозяйства являются партийными работниками. Этого личного мнения отнять у меня никто не может. Про войско я не говорил, что оно возглавлено совдепами, а сказал вообще, что в Самаре совдепы будут, и я был прав — в настоящее время в Самаре уже работает Совет рабочих депутатов. Я считал ненормальным, что во главе армии стоит Штаб Народной Армии. Это мнение разделял и полковник Галкин, и доказательством правильности моего взгляда служит преобразование управления Народной Армией в виде Военного Ведомства и создания должностей Командующих фронтами и Начальников Округов. В Сибирском Военном Штабе этого не было, и я, сравнивая оба высших военных учреждения, как строевой офицер и как офицер Генерального Штаба, безусловно, был на стороне Сибирского Штаба. Относительно ходатайства о включении Оренбургского Войска в Сибирскую республику сообщаю, что подобного акта я сделать не мог, ибо не имел на это полномочий, и это дело Войскового Круга. Выше мною указано, что я, наоборот, изъял из Сибирского Правительства 2/3 войска, но никак не вошёл в Сибирскую республику. Об Учредительном Собрании, как член его, я не мог говорить того, что сказано в докладе Брушвита. Вопросов о том, зачем я вошёл в Комитет, никто из Членов Сибирского Правительства мне не задавал, и поэтому о возвеличении или унижении Самарского Комитета, связанного с моим именем, не могло быть и речи. Манией величия я никогда не страдал и пока нахожусь ещё в здравом уме. Смешно слышать от Члена Учредительного Собрания, что авторитет такого высокого Государственного учреждения может зависеть от личностей. Об Учредительном Собрании я говорил то же, что говорил и в Самаре, т.е. благодаря исключению из Учредительного Собрания левых с.-р., большевиков и убитых во время революции состав Учредительного Собрания будет далёк от кворума, и что необходимо или дополнить Собрание или произвести новые выборы, а в том виде, в каком оно есть, оно всегда будет давать повод к различного рода нареканиям. Относительно того, соберётся ли Учредительное Собрание, или не соберётся, я ничего и сейчас положительного сказать не сумею, но что оно должно собраться — это доказывается всеми моими речами и выступлениями, начиная с Мая 1917 года и кончая тем, что я, с оружием в руках, с Октября месяца сражался за созыв Учредительного Собрания. Я своих убеждений не менял и не меняю, каковы бы обстоятельства ни были. Далее, г-н Брушвит заявляет, что мой доклад был встречен неблагоприятно Сибирским Правительством. Я не интересовался, какое впечатление произведёт мой доклад. Я лишь выполнил возложенное на меня Войсковым Правительством поручение, но всё же таки я заметил чрезвычайно внимательное и серьёзное ко мне отношение, и то обстоятельство, что беседа моя должна была быть только с Советом Министров, между тем на мой доклад пожаловали все Управляющие Министерствами, заставляет думать противное. Конфиденциальных бесед с генералом Гришиным-Алмазовым я не вёл, а просто с ним установил общий план военных действий в Туркестане. Конечно, этот разговор не мог происходить на улице. С генералом Гришиным беседовал и о мобилизации. Как я вошёл в состав Комитета с разрешения Войскового Правительства, так и уйти из него могу только с того же разрешения. Выделять какую-то активную часть казачества в Самару для ликвидации Комитета я не мог, ибо к свержению существующего строя я не причастен и в бунтовщиках никогда не состоял. Второй Оренбургский Казачий полк, находящийся в Самаре, предназначен был как для несения службы охраны Учредительного Собрания, так и для усиления Народной Армии. Полк этот был мобилизован в два дня и послан в Самару без оружия. Полк этот не имел даже правильной организации. Всякому, желающему путём оружия захватить власть, станет ясно, что для захвата власти посылают твёрдую сорганизованную боевую часть, снабжённую всеми техническими средствами борьбы, а не безоружный, экстренно созванный полк. Мнение это совершенно разбивается тем, что я сам же хлопотал о том, чтобы полк вывели из Самары на фронт, дабы не подвергать казаков дурному влиянию большого города. Г-н Брушвит указывает, что все заявления мои, сделанные Сибирскому Правительству, были ему сообщены двумя Министрами этого Правительства. Г-н Брушвит, однако, отказывается назвать фамилии этих Министров. Я полагаю, что когда делается заявление в официальном учреждении с целью подорвать доверие к одному из членов этого учреждения, то является странным сокрытие имён лиц, заявление которых опорочивает[914] кого бы то ни было. В Комитете мне твёрдо было заявлено, что г-н Брушвит поехал в Омск по делам Комитета и наблюдение за мной и моими словами ему не поручалось. Судя же по запротоколенным (так в документе. — А.Г.) заявлениям Брушвита, выходит, что он являлся негласным агентом Комитета, хотя, быть может, и взявши эту роль добровольно. Всё вышеизложенное я счёл долгом поставить в известность всем членам Комитета и ожидаю ответа на моё заявление.

Член Всероссийского Учредительного Собрания, Войсковой Атаман Оренбургского Казачьего Войска и Председатель Войскового Правительства того же войска.

Генерал-Майор Дутов

»[915].