Атаман Альтаира

— Видишь ли, Наташа, — важно начал я, — твой вопрос касался института брака вообще. И я тебя нисколько не обманул, заявив, что ныне никто браком не сочетается. Масоны отменили семью. Но поскольку Донская Степь, где все мы живём, не контролируется масонами, то у нас мужчины и женщины продолжают заключать брачные союзы… Однако, Наташа, я не мог открыто заявить о том, что являюсь «донским казаком». Нас ловят по всей Вселенной, сажают в клетки и… прошу прощения за натурализм, извращённо насилуют наши трупы… Поэтому мы никогда не сдаёмся в плен… Так вот, я не мог признаться тебе, что являюсь казаком!.. Вот!

Мои друзья неожиданно зааплодировали, сопровождая свои хлопки сакраментальными замечаниями: «Ловок, шельма!», «Эко вывернулся!», «Брешет, как чешет!»

Наташа скептически рассматривала меня. Наверное, я упал в её глазах ниже брансвикского ординара. Хотя, признаюсь, в ту минуту я не мог понять причину столь предвзятого отношения к собственной персоне. Чтобы как-то разрядить обстановку, я брякнул:

— А почему, собственно, тебя этот вопрос так волнует?

И Наташа меня просто убила одной-единственной фразой:

— По-моему, Сэмми, ты просто петух ряженый, а не куренной атаман.

Казаки моментально стихли. Каждый из них отдавал себе отчёт в том, что скажи он мне в глаза такое, получил бы сразу пару пуль из «чекумаши» в лоб и лобок, как тому учили на занятиях по стрелковому делу в монастырской школе тюремного типа. Но Наташа, видимо, совсем не думала ни о «чекумаше», ни о пуле; она хотела сказать, что я козлина позорный, и сказала это, хотя и немного другими словами.

Обычно, я не теряюсь, но тут растерялся. И не придумал ничего лучше, как ответить:

— Ну да, я — такой!

Казаки дружно выдохнули и припали к своим флягам. Наташа — фыркнула и отвернулась.

Повисло тяжёлое молчание. Ситуацию явно требовалось как-то разрядить. С присущим мне врождённым тактом и привитым в монастырской школе политесом, я объявил:

— Предлагаю считать прения закрытыми. Теперь, полагаю, нам надлежит пройти на грузовую палубу «Три-А» для проведения суда над Лориварди Гнуком.

Казаки загрохотали ботинками, проходя к шахте лифта. Я же, дождавшись, когда последний из них вышел из поста управления, схватил Наташу за локоть и жёстко притиснул к себе:

— Дорогая моя Натс! Я не позволю подшучивать надо мной и подрывать мой авторитет на моём же собственном корабле. Если подобные саркастические замечания…

— Да? — Её бровь дугой поднялась вверх, и я вдруг позабыл, что именно хотел сказать.

Я вдруг осознал, что передо мной — потрясающе красивая женщина. Или, говоря иначе, женщина, которая мне очень нравится. Впрочем, одно всегда вытекает из другого. По крайней мере, в жизни половозрелых гетеросексуальных мужчин. Куда же это я смотрел раньше? Одно слово — придурок! Даром что наказной атаман!

— Я хочу сказать, что не надо меня унижать. Я никому этого не позволяю. Если ты и впредь будешь так высказываться, я… я выброшу тебя в космос. Да, именно так! На хрен, в космос!

— В смысле за борт, в вакуум? — уточнила она. — Где сыро, влажно и холодно?

— Там не сыро и не влажно. В остальном всё верно…

— Послушай Разорвирубаха, он же Объедалов… — она вздохнула, словно разговаривая с законченным идиотом. — Как думаешь, почему я здесь оказалась? Вообще, почему я тут стою?

— Ты меня об этом спрашиваешь?

— А ты видишь кого-то ещё, кто тискает мой локоть?

Я отпустил руку Наташи. Поразительно, сколько сарказма женщина может вложить в одну фразу! Мужикам в этом отношении учиться и учиться! Им проще закатить пяткой в челюсть, нежели оттачивать интонационное богатство своей скудной речи.

— Не надо меня об этом спрашивать! — отрезал я. — Это тебя, а не меня засосала воронка!

— С чего ты взял, что она меня засосала? Я не говорила ничего подобного. Я сказала, что она передо мной появилась… Слушай, ты, правда, ничего не помнишь? Или это какая-то игра со мною? А если не со мною, то с кем?

— Пожалуй, стоит прояснить этот момент! — согласился я. — Я никогда не был на Арьергардной улице в Санкт-Петербурге… Скажу больше! Я никогда не был на Земле вообще. Я никогда не видел вашего Солнца и красных помидоров. Более того, я никогда не видел России, хотя во многих отношениях являюсь русским человеком и потомком настоящих этнических донских казаков. Будучи в твёрдом уме и светлой памяти, заявляю, что никогда не видел тебя прежде и не понимаю скрытый смысл твоих намёков. Впервые я увидел тебя на Корабле дураков, на рабском рынке. С цепью на шее. В компании с супругами Вэнс.

— Мы познакомились гораздо раньше. И именно из-за тебя я сейчас нахожусь здесь!

— В самом деле?

— В самом деле!

— Хорошо, спрошу о другом: ты знаешь Ксанфа?

— Нет.

— Это белый человек. Весь белый. Волосы, брови, прозрачная кожа с синими прожилками.

— Нет, не знаю такого человека.

— Я видел воронку, о которой ты здесь рассказывала. В другой ситуации я бы не очень-то поверил, но поскольку всё это я видел своими глазами, то…

— Ага! Если ты её видел, как ты можешь утверждать, будто не был знаком со мной до встречи на Корабле дураков?