Атаман Краснов и Донская армия. 1918 год

— Распустить Круг немыслимо... — Назаров хотел говорить о донской государственности, о долге, но просто не мог подобрать слов, а потому сказал: — Если его невозможно эвакуировать, он останется в Новочеркасске. Новочеркасск будем оборонять...

— Штурм донской столицы разбудит казачество... — поддакнул кто-то из «деятелей».

— Ничто его сейчас не разбудит, — упрямо гнул голову Попов. — Я считаю своим долгом перед тем же казачеством... спящим казачеством... сохранить офицеров и юнкеров — кадры будущей казачьей армии. Уложить их всех под Новочеркасском очень просто... Надо уходить.

Все присутствующие поняли, что главное лицо здесь — Попов. Атаман даже не пытался приказывать ему. Партизаны бросят город и уйдут. У них и у Круга разные пути.

Важно было сохранить хотя бы видимость единства действий. Эвакуацию города наметили на 11 февраля. К вечеру 10-го надо было собрать 300 повозок, чтоб вывозить провиант и снаряжение. Принять меры, чтобы предотвратить возможный грабеж.

— Ну что? Всё?

Разом встали.

. Затесавшийся старик депутат — язва станичная — смешался при выходе с партизанскими командирами и, пряча под смиренным видом подначку, сказал.

— Видимо, судил Господь Бог казачеству погибнуть, и нечего рыпаться, а, осенив себя крестным знамением, сесть и ждать его решения...

10-го утром Добровольческая армия удерживала Нахичевань, копилась в Кизитиринке. Квартирьеры ее трясли «нейтральную» Аксайскую станицу.

— Квартиры давай!

— Не знаем. Как деды... Вот соберутся и нехай решают...

— Вы решайте поскорее. А то сейчас подойдет Корнилов — он шутить не любит: вас повесит, а станицу спалит, — пугали офицеры.

Улицы Ростова удивляли тишиной и пустотой. Лишь по Церковной с грохотом уходила отставшая от своих, проспавшая все на свете корниловская батарея.

Т!|

«5^»-

В десять утра десяток всадников на высоких гнедых конях поднялись по Скобелевской до Таганрогского и повернули обратно. Жители ожидали увидеть банды, попрятались и из-за шторок с удивлением разглядывали подобранных в масть коней, подогнанные шинели, красные банты на желтых погонах.

На спуске при выезде из города наперерез разведке выбежал рабочий и стал обнимать и целовать лошадь под передним. Рослый гнедой конь дрожал кожей и прядал ушами. Уланы хохотали.

Стреляли на вокзале. Там вступали в город части Сиверса. Площадь возле управления дороги была запружена войсками. Серые походные колонны шли и шумно переговаривались.

Стрельба перекатилась к Доломановскому, потом к Таганрогскому. Из дома общества «Проводник» ударил пулемет. В ответ стали смолить залпами. Подпольный Ростовско-Нахичеванский ВРК уже сидел в особняке Парамонова и вел запись в Красную гвардию.

Вечерело, когда к «Палас-отелю» подъехала новая власть — товарищ Сивере с начальником штаба и двумя адъютантами.

Красная гвардия планомерно, квартал за кварталом, стала чистить город, потом из-за сопротивления стала трясти город беспорядочно. Четыре ночи беспрерывно шла стрельба. Каждое утро стаскивали на опознание трупы в офицерских и юнкерских мундирах.

Саблин не наступал. Он разбивал по ротам повалившее к нему в войско пополнение из местных шахтеров, приводил добровольцев в соответствующий вид. Его авангард — отряд Мокроусова — стоял на станции Каменоломня. Понадеявшись на бронепоезд, моряки спали в вагонах в одном белье, когда в ночь с 9 на 10 февраля партизаны атаковали станцию и неслабо потрепали их. Этим контрударом наступление Саблина затормозилось. А кроме того, он вплотную подходил к Новочеркасску — столице донского казачества, и помимо чисто военных вопросов перед ним вставали вопросы политические, и даже дипломатические. Лучше было бы новочеркасскую казачью контрреволюцию разбить руками революционных казаков и тем самым опровергнуть слухи об оккупации Дона русскими красногвардейцами. Саблин приостановил движение матросского отряда и выдвигал вперед казачью бригаду Голубова. Это была еще одна причина замедления движения северной группы советских войск.

Вдень взятия Ростова войсковой старшина Голубов обратился со станции Шахтной по телеграфу к Войсковому правительству и предложил сдать Новочеркасск без боя революционным войскам. Круг и съезд неказачьего населения ответили, что будут вести борьбу до конца.

Мордатый, остроносый Голубой, иного ответа не ожидавший, поглаживая каштановые усы, склонился над картой. Сотенные — Фролов, Попов, Кузнецов, Рябов поглядывали из угла, готовые выступить. Отряд сводный, по 60—80 человек 10, 27,28,44-го и Атаманского полков, Атаманская пулеметная команда, одно орудие 12-й батареи, два—13-й. Остались самые преданные, беззаветные ребята.

Решетов, председатель отрядного комитета, склоняясь лоб в лоб с Голубовым, черкнул по карте влево — Раздорская...

— Как дорога?

— Есть...

...И плавно закруглил, подсекая Новочеркасск с востока: Мелеховская — Бессергеневская — Заплавская — Кривянская...

— Годится. По коням!

— Моряки как?

— Они по железной дороге.

— Добре. В поход!