В начале осени войсковой атаман Алексей Иловайский вызвал Платова.
— Садись и слушай, — указал он на табурет и достал из ящика стола бумагу. — Воронежский губернатор генерал-майор Потапов просит, чтобы Донская войсковая канцелярия помогла в розыске злодейских партий, кои у него объявились. Собирайся, Платов.
— Когда ехать-то?
— Нужно дать время казакам на сборы. Мы сочинили бумагу, покуда она ещё дойдёт до станции… Эй, урядник! — Атаман хлопнул по столу. В дверях вырос дежуривший казак. — Кликни-ка хорунжего-писаря!
В ожидании писаря атаман с самодовольным видом вышагивал по кабинету. Войсковым атаманом он стал недавно: Екатерина своим назначением отметила его усердие в поимке Пугачёва.
— Под твоим началом, Платов, будет две сотни. Смутьянов там не великое число. Возьмёшь сто казаков хопёрских да ещё с медведицких и бузулукских станиц. А сборное место в станице Михайловской на Хопре. Каждый прибудет о дву конь с оружием и месячным провиантом. Это уж ты сам проверь, через старшину Осипа Лощилина мне донесёшь. А как все прибудут и обозначится отряд, так в Хопёрской крепости на всю команду получишь порох и свинец…
Вошёл с большой книгой под мышкой писарь, немолодой, с вислыми усами.
— Читай, что сочинил, — приказал ему Иловайский.
Писарь откашлялся и скрипучим голосом начал:
— «Рапорт войскового атамана Войска Донского Алексея Ивановича Иловайского Григорию Александровичу Потёмкину о наряде двухсот казаков во главе с походным полковником Матвеем Ивановичем Платовым для поимки восставших в сёлах: Боцманов посёлок, Троицком, Кипец, Вяжли и Чернавке, 3 сентября 1775 года…»
В распоряжении указывалось, что надлежало делать казачьей команде по прибытии её на место. Расписывалось в деталях, и Платов понял, что переписано всё из столичной бумаги. Слушал со вниманием, чтобы не пропустить чего и не запамятовать…
Возвращался Матвей с досадной мыслью, что опять уезжает из Черкасска. А ведь надеялся сыграть свадьбу, и всё уже сговорено. Невесту подобрали без него: отец высмотрел. Статная да пригожая Надежда — дочь бывшего войскового атамана Степана Ефремова. Сам Ефремов попал в опалу, зато приданое за дочью превеликое. Да и лестно было породниться со знатнейшей семьёй первейших на Дону богатеев.
Выехал Матвей из Черкасска через три дня, а пока добирался да собирал на месте команду, прошёл целый месяц. В Боцманов посёлок, где поначалу обнаружили бунтовщиков, казачья команда попала лишь 10 октября.
В конце октября Платов послал Иловайскому донесение. В нём он писал о задержании шести подозрительных, которых отправил в воеводскую канцелярию. Пугачёвцев в Воронежской губернии было значительно больше, чем упомянул в рапорте Платов. По этой причине в октябре туда послали донской казачий полк полковника Ребрикова и два эскадрона драгун из Тулы: А Платова с командой направили в Казанскую губернию.
Лишь по возвращении, летом следующего года, состоялась долгожданная свадьба. Через год родился первенец. Но в это время Платов уже опять был на Кубани. Потом его направили в Крым, где снова служил под началом Суворова. А когда на Кавказе объявились непокорные отряды чеченца Ушурмы, его полк в составе русского войска направили за Терек, в Дагестан. Тогда же ему присвоили армейское звание майора.
Словом, жил, как сказывалось в горькой поговорке:
«На то казак и родился, чтоб в любом деле пригодился».
В начале 1787 года казачий полк Платова перевели из Кубанской линии на юг Украины к небольшому местечку Чугуеву. Там создавалась Екатеринославская армия, главнокомандующим которой являлся светлейший князь и фаворит императрицы генерал-фельдмаршал Григорий Александрович Потёмкин. Вскоре сюда с Кубани перевели и Суворова.
За последнее время отношения с Турцией ухудшились. Подстрекаемая Англией и Пруссией, Турция требовала вернуть Крым, признать за ней Грузию, стала чинить препятствия проходу через проливы русских судов. Ей удалось собрать в Крыму сторонников и выступить против находившихся там русских войск.
Утром Платов получил распоряжение немедленно прибыть к генерал-аншефу Суворову. «Что случилось? Зачем понадобился?» Перед каждой встречей с Суворовым он испытывал волнение: Александр Васильевич был полон неожиданностей и загадок.
Он нашёл генерала в поле. Тот стоял на кургане, а перед ним маршировал выстроенный в каре батальон. Небольшого роста, в серой солдатской куртке, Суворов подавал команды стоявшему у каре офицеру, энергично размахивал при этом руками. Подле него застыли два офицера.
— Ты подожди, с тобой потом, — бросил он Платову и продолжал, оборотясь к батальону: — Каре, поверни влево вдруг!
Голос у него пронзительный, без всякой хрипотцы, совсем как у юноши:
— Влево-о! Вперёд!
Батальонное каре представляло собой замкнутое построение пехоты, в центре которого располагался резерв. Строй по команде повернулся и тут же двинулся вперёд. Над ним выросло серое облако. И как ни старались солдаты, а шеренги перекосились, ряды перепутались.
— Эк, козлы! — плюнул в сердцах Суворов. — Стой-й! Стой-й! — И, прихрамывая, бросился по склону вниз.