Сражение продолжалось почти девять часов. Был тяжело ранен отважный генерал Рек, дважды пулей в руку и картечью в бок ранен Суворов. Плечом к плечу с солдатами пехотных полков сражались три казачьих: Орлова, Исаева, Иловайского. В решительный момент казаки внезапно атаковали неприятеля с фланга, врубились в боевой порядок и нанесли серьёзное поражение. Турецкий десант был разгромлен окончательно. Из пятитысячного отряда уцелело едва семьсот человек. Среди погибших был начальник десанта бесшабашный Эюб-ага.
А осада Очаковской крепости продолжалась. Хотя светлейший князь Потёмкин и был наиглавнейшим среди военных, однако он не был полководцем: не решался взять на себя дело штурма. Не раз Суворов уговаривал его проявить решительность.
— Сия крепость, что зуб негодный, которому одно лечение — долой!
— Солдатская кровь не водица, она дороже всего, а Очаков возьмём измором. И противу Швеции силы нужно приберечь, — отвечал Потёмкин.
В июне шведское правительство, опасаясь усиления влияния России в Балтийском море, объявило ей войну.
— Осада погубит людей более, чем штурм, — настаивал Суворов.
Вопреки желанию главнокомандующего, он 27 июля предпринял попытку ворваться в крепость.
Было так. Используя внезапность, турки сделали против русских войск вылазку. Находившийся поблизости Суворов во главе пехотного батальона и казаков не только отразил нападение, но и пустился в преследование. Солдаты и казаки были уже у ворот, стоило лишь усилить натиск, чтобы преодолеть сопротивление врага и ворваться в крепость, но от Потёмкина последовал строгий — третий по счету — ордер: прекратить бой и отступить. К тому же турецкая пуля угодила в шею генерала. Обливаясь кровью, Суворов вынужден был дать команду отступать.
Взбешённый Потёмкин распорядился отправить Суворова в Кинбурн, подалее от Очакова, чтобы более он не мог поступить вопреки его воле.
Подошла зима, суровая и снежная, с ветрами и метелями. Солдаты и казаки укрывались в землянках, утеплив их камышом. Камыш же служил и топливом, благо его на лимане было в избытке. Подвоз продуктов и фуража осложнялся. Люди бедствовали. Начались болезни. От бескормицы падали кони.
Но главнокомандующий всё не решался на штурм, надеялся на здравомыслие сераскера. А тут поползли слухи, будто к крепости должна подойти главная турецкая армия и что подступы к её стенам заминированы французскими минами.
Но были и не только слухи. В конце октября корабли доставили в крепость продовольствие и полторы тысячи янычар. В ней теперь находилось тринадцать с половиной тысяч солдат и триста пятьдесят орудий. Командовал гарнизоном опытный сераскер трёхбунчужный Хусейн-паша.
Используя нерешительность Потёмкина, он стал предпринимать дерзкие вылазки. Во время одной турки попытались захватить брешь-батарею, которая накануне ядрами пробила стену крепости. Ворвавшись в расположение артиллеристов, они стали заколачивать в стволы порох, чтобы взорвать орудия.
На помощь артиллеристам бросились солдаты во главе с генералом Максимовичем. Завязалась рукопашная. Орудия удалось отстоять, однако турки захватили русских раненых и самого генерала. Через несколько дней их казнили, головы выставили на стенах крепости. Голова генерала была насажена на самый высокий кол.
— Хватит! — вышел из себя Потёмкин. — На шестое декабря быть штурму! Разработать диспозицию!
Свинцово-тяжёлые облака надвигались с моря. Они плыли так низко, что возвышавшиеся на береговой круче стены и башни крепости цепляли их и окутывались призрачно-живой пеленой.
Ударили орудия. Они били по Очакову, разрушая укрепления, дома, уничтожая защитников. Часть пушек била по стене, чтобы сделать в ней проломы, через которые можно было ворваться в крепость. Удачный выстрел угодил в пороховой погреб, и он взлетел на воздух, поражая вокруг всё живое. Горели дома, и над крепостью злобно метались языки пламени.
По приставленным к стенам лестницам взбирались казаки Платова. В его подчинении тысяча человек, остальные двести — на конях, в резерве.
— Давай быстрей! Не мешкай! — кричали нижние.
Но те, кто находился наверху лестниц, и без того торопились. По ним стреляли из амбразур выступающей справа башни.
— Подоспело и наше время, — сказал Платов и широким шагом побежал к ближней лестнице. Оттеснив очередных, он проворно стал взбираться.
— Я здесь! — подал голос ординарец, стараясь не отстать от начальника.
А за стеной кипел бой: смельчаки-охотники и казаки схватились с турками врукопашную. Слышались крики, команды, ружейные выстрелы, поблизости рвались ядра. Хотя и медленно, казаки всё же теснили турок от стены по кривым улочкам.
Едва Платов выбрался на стену, как у самого уха просвистела пуля. Он спрыгнул с высоты на землю. Не удержавшись, упал на бок. Тут же вскочил, прихрамывая, побежал к дерущимся в первой цепи.
Увидев его, казаки ободрились, стали действовать уверенней.
— Тесни, браты! Тесни супостата!
— Поосторожней, ваше превосходительство! Сюда, в укрытие, — подсказывал ординарец.