Атаман Платов

— Пять лет назад благодаря вашей настойчивости я её короновал, теперь вы проявляете ещё большую настойчивость в обратном. Где последовательность? Устыдитесь.

Наполеон повелел перевезти папу тайно в Фонтенбло и содержать там под стражей как преступника.

И теперь Платову предстояло освободить Пия VII.

К НАМЮРУ!

Мысль о папе не покидала Платова ни на минуту. Сумеет ли отряд пробиться к Фонтенбло? Удастся ли выручить его преосвященство? Большая ли при нём охрана?

Платов знал, что сражения не избежать. И первый успех, когда отряд сумел оторваться от преследователей, вселял надежду. Но впереди Намюр! Не случайно же Барклай предупреждал о крепости и требовал непременно ею овладеть. Конечно, обойти крепость и оставить в своём тылу сильный гарнизон значило подвергнуть отряд риску. Хотя рисковать он привык, как можно в сражении обойтись без него! Но сейчас он не мог этого делать. Задание дал сам император, и он, Платов, должен действовать наверняка.

Матвей Иванович находился в голове авангардного полка, впереди были только дозоры охранения. Неприятеля не было, и только лишь у одной деревушки дозор вступил в перестрелку, на помощь ему поспешили две сотни. Французов опрокинули и ворвались в деревню.

Матвей Иванович вошёл в крайний дом. Увидев его, хозяйка у печи замерла, вытянулся казак у двери. На полу у печи лежали два раненых француза.

— Что происходит? — строго спросил он казака.

— Раненых во дворе подобрали, приволокли сюда, — отвечал тот. — Бросили их сотоварищи. Сами-то умотали…

Матвей Иванович подошёл к несчастным. Один, немолодой, горбоносый, с заросшей рыжеватой щетиной лицом, медленно открыл глаза, произнёс что-то невнятное. Короткие пальцы скребли шинель, на которой он лежал.

Второй был без сознания. Лицо совсем мальчишечье, длинные, как у девушки, ресницы, чёрные в завитках волосы. Матвей Иванович задержал на нём взгляд: почудилось, что раненый чем-то походит на сына Ивана, похороненного на Дону совсем молодым. Был он таким же чернооким да красивым, как этот француз.

— Выпала нам обуза. Морока… — начал было казак, но под взглядом генерала осёкся.

— Что гутаришь! Подумал бы прежде! Призовите фельдшера, — сказал генерал стоящему рядом адъютанту.

— Я ей наказывал, ваше превосходительство, чтоб она вот следила за ними, — как бы оправдываясь, кивнул казак в сторону женщины. — А она никак не согласна.

Признав в Матвее Ивановиче начальника, испуганная хозяйка уставилась на него, не понимая, что от неё хотят.

Появился адъютант, с ним фельдшер Нестеров.

— Окажите несчастным помощь, — коротко бросил Платов и, подойдя к хозяйке, протянул золотой, выразительно указав на раненых.

Женщина в ответ поклонилась и что-то заговорила вслед уходящему генералу.

— Ну, затараторила, вода сейчас нужна, обрабатывать рану надобно, — недовольно произнёс фельдшер.

— Они все такие, эти бабы, что на Дону, что здесь, во Франции, — глубокомысленно изрёк казак.

Вечером в штабной квартире Шперберг объявил:

— Нашёлся Костюшко. Письмо вот прислал.

— Какой Костюшко? Тадеуш? Генерал? — не скрыл удивления Матвей Иванович.

— Он самый.

Тадеуш Костюшко был поляк, генерал. В 1794 году он возглавлял в Польше восстание, одерживал в сражениях с царскими войсками победы, пока не прибыл против него Суворов. Осенью Костюшко потерпел поражение. Будучи раненным, он пытался скрыться от преследователей, но его схватили.

Поляка доставили в Петербург, судили, заточили в Петропавловскую крепость. Однако с приходом на престол Павла его и всех пленных поляков помиловали, взяв слово не воевать более против России.

Получив свободу, Костюшко покинул Россию и Польшу, уехал в Америку. Потом Поселился во Франции. Наполеон предлагал ему возглавить в походе двенадцатого года польские войска, но Костюшко отказался.

— И где ж он теперь? — спросил Матвей Иванович.

— В деревне Бервиль, это совсем рядом. Оттуда письмо доставлено. Привёз капитан Бехман.

Матвей Иванович взял письмо, повертел в руках.

— Не пойму руки, прочитайте. Что он просит?

Когда-то пленённый донскими казаками, польский вождь теперь просил у них защиты.

«Я — поляк, зовут меня Костюшко. Некогда я имел честь предводительствовать войсками моего Отечества. После я удалился от света в деревню Бервиль, принадлежащую другу моему Цельтнеру, бывшему в Париже швейцарским посланником. Мы живём вместе почти пятнадцать лет, никем незнаемые. Сделайте милость, поместите в небольшое наше имение несколько человек русских, для охраны от беглых или отставших от армии солдат. Если вы не сможете исполнить моей просьбы, то благоволите препроводить письмо моё к господину главнокомандующему».

— Почему же не можем выполнить просьбы? — произнёс Матвей Иванович. — Можем. Распорядитесь о том. Только прежде надобно вам, Константин Петрович, с ним встретиться, погутарить, выведать о крепости Намюр. Уж он-то наверняка сможет сказать дельное.

— Не хотел бы я с ним встречаться, с мятежным супостатом.

— Нужда заставляет. Поезжайте, не теряйте времени. И капитана этого, Бехмана, возьмите с собой…

Костюшко встретил офицеров со сдержанной учтивостью.