Атаман Платов

— Прошу, — выслушав, сказал по-французски и провёл в дом.

Это был сухой сутуловатый старик, не утративший военной выправки. Морщинистое лицо, тонкий нос, длинные до плеч, совершенно белые волосы.

— Мне вручили вашу записку, и мы прибыли, чтобы засвидетельствовать своё уважение, — галантно сказал Шперберг.

— Русские офицеры всегда отличались благородством, — ответил поляк, — благородством и мужеством. Позвольте спросить, какая на вас форма?.. Казачья? Стало быть, это войска Платова? Слышал о нём и преклоняюсь перед его умением. Большой полководец. Передайте ему мою признательность за талант.

Пообещав выполнить просьбу об охране дома, полковник перевёл разговор на крепости.

— Она нам неведома, а брать надобно. Не известен ли её план, какой в ней гарнизон, какие укрепления?

— Постараюсь вам помочь, — помедлив, ответил Костюшко.

Он сел за стол и уверенно начертил на листе план крепости. Когда-то он окончил Рыцарскую школу в Варшаве, военную академию в Париже и не утратил навыка работы с карандашом.

Крепость Намюр не относилась к числу первоклассных, однако находилась на подступах к Парижу и этим определялось её значение. В ней разместили многочисленный гарнизон, сосредоточили необходимые запасы на случай осады, укрепили и без того надёжные высокие стены, подвезли артиллерию.

По форме вычерченный поляком план напоминал неправильный квадрат, омываемый рукавами Луэнгского канала.

— О численности гарнизона точно не ведаю, но, полагаю, около десяти тысяч наличествует. Возглавляет гарнизон полковник Грушо, — сообщил польский генерал.

Водя карандашом по бумаге, он объяснял:

— Через рукава — мосты. Возле них заграждения, рогатки, палисады. Подходы к ним простреливаются ружьями и артиллерией. Против мостов крепостные ворота. Здесь — Сень-Пьерские, а там — Фонтенблоские. Они менее защищены. Через них легче ворваться в крепость. Это и есть слабое место, которым надобно воспользоваться.

С видом сообщника Костюшко стал объяснять, как лучше приблизиться к крепости, где преодолеть рукава канала, как повести атаку. Шперберг внимательно слушал, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Никак он не ожидал встретить в бывшем мятежнике союзника.

НАПОЛЕОН РАСПОРЯЖАЕТСЯ

С прибытием в армию Наполеон преобразился. Успехи в последних сражениях вселили в него уверенность в изгнании неприятеля из пределов Франции.

«Ещё не всё потеряно, — внушал он себе. — Мои победы определённо сделают противников более сговорчивыми на переговорах».

И в который раз он упрекал себя за то, что некогда проявил опрометчивость, начав войну с Россией. «Ах, какую непоправимую ошибку я допустил! Именно с Бородинского сражения солнце моей славы пошло на закат. Быть в Москве и теперь сражаться у стен Парижа…»

Вечером, разбирая бумаги, Наполеон случайно наткнулся на письма Жозефины. Они лежали аккуратной стопкой. Рука сама собой потянулась к ним. Он взял один конверт и, прежде чем раскрыть, долго смотрел на него, как бы раздумывая, что делать.

Они расстались навсегда, но он помнил её, желанную. Он и сейчас писал ей письма, и она отвечала с уверенностью верной и любящей женщины.

Он развернул лист. Витиеватые буквы слились в вязь строчек. Знакомый, дорогой сердцу почерк. Он отличил бы его среди бесчисленного множества других. Как он когда-то ждал её писем! С какой жадностью читал эти строки!

Сейчас у него другая жена, молодая, красивая дочь австрийского короля Мария-Луиза. Он её любит. Ещё больше сына, своего наследника, которым Мария-Луиза одарила его, Наполеона. Но первая любовь не угасла… Ах, если бы Жозефина раньше могла принести ему наследника!..

«Тысяча, тысяча благодарностей за то, что ты не забыл меня, — прочитал он первые строчки. — Мой сын привёз твоё письмо. Я прочла его с жадностью, однако затратила на это довольно много времени, потому что не было в нём ни единого слова, которое не заставляло бы меня плакать, но это были слёзы умиления! Я как бы вновь нашла в нём свои чувства такими же, какими они будут всегда. Есть чувства, как сама жизнь, а они могут завершиться только с ней. Я буду в отчаянии, если моё прошлое письмо не понравилось тебе. Я не помню точно его выражений, но знаю, какое тяжёлое чувство продиктовало мне его. Это была печаль оттого, что у меня не было вестей от тебя.