Атаман Платов

Вот уже какой месяц направленный Екатериной в Персию отряд находился на обратном пути. В июле Платов с Первым Чугуевским полком почти достиг родных мест — от Егорлыка до Дона рукой подать. Чугуевский полк он формировал ещё будучи полковником. Позже из этого полка и Малороссийского были образованы три полка, все они стали именоваться Чугуевскими: Первый, Второй и Третий. Теперь Матвею Ивановичу предстояло довести Первый полк до Чугуева, а потом самому возвратиться в Черкасск.

Накануне вечером полк достиг степной речки Егорлык, знакомой Матвею Ивановичу ещё с семьдесят четвёртого года, когда пришлось вести бой с турками у Каладаха — притока Егорлыка. Тут он и решил устроить привал, дать казакам отдых.

Поплевав на пальцы, он насадил червя на крючок, хлестнул по воде лесой. Едва заметные волны разбежались по гладкой поверхности, зашелестело в камышах. Вынырнув, поплавок покачался и застыл. День обещал быть ясным и по-летнему жарким.

— Хорошо-то как! — вдохнул Платов речной, слегка влажноватый воздух и уставился на поплавок. На рыбалке по-настоящему отдыхалось.

Послышались шаги, и рядом вырос денщик:

— Ваше превосходительство, прибыл фельдъегерь с пакетом. Полковник Багратион приказал разыскать вас, просит прибыть.

Старшим в полку после Матвея Ивановича был полковник князь Кирилл Багратион.

— Что, очень срочно?

— Не могу знать.

— Ну коли так, собери снасть, а я поспешу. Увидя генерала, фельдъегерь поднялся, отдал честь.

Матвей Иванович с недоумением взглянул на офицера. На голове под треуголкой у того парик с белыми волосами и небольшой косичкой, плечи обтягивал незнакомого покроя яркий со сверкающими пуговицами мундир, на ногах ботфорты с жёсткими голенищами, а штаны так узки, что, того и гляди, лопнут.

— Это что же за одеяние, братец? — не удержался генерал. Такого он ещё не видывал.

— Форма-с, — отвечал фельдъегерь и щёлкнул каблуками. — Его императорское величество Павел Петрович ввели-с.

— Сам император-батюшка ввёл?

— Так точно-с. Лично повелел внедрить оную-с, по образцу Фридриха Великого[6].

— Ну-ну, — покачал головой Матвей Иванович и крутнул ус. — Она годится лишь для паркета. А в сражении иль походе как?

— Не могу знать. — Фельдъегерь достал из сумки пакет и, прежде чем подать его, протянул листок. — Прошу-с учинить роспись в получении.

Матвей Иванович вывел фамилию и поставил число — 23 июля 1797 года. Пакет с царским вензелем.

— От самого императора? — По телу пробежал холодок.

— От него, но чрез Государственную военную коллегию. Ещё велено на словах передать, чтоб по получении оного немедленно ехать в Санкт-Петербург.

— Кто распорядился?

— Не могу знать.

Матвей Иванович вскрыл пакет.

«По высочайшему повелению Его Императорского Величества Государственной военной коллегией от сего года 10 мая издан указ, согласно которому генерал-майор Платов Матвей Иванович из воинской службы исключается…»

Он прочитал и не понял, о чём написано. Кто исключается? Из какой службы? А при чём здесь он? И снова стал читать, не торопясь, вдумываясь в каждое слово. Теперь смысл дошёл до сознания, и где-то внутри захолодало. Он понял всё. Исключается из воинской службы. Только что он был начальником, шефом при Первом полке, а сейчас — никто. Но почему? За что? Год назад ему торжественно вручали орден и саблю…

Нет, не напрасно конь споткнулся. Сбылся вещий знак… Ну что ж! Коль приказано ехать в Петербург, он не посмеет ослушаться. К дороге он всегда готов. Приказал денщику сбираться в дальний путь.

— На Дон, ваше превосходительство! — обрадованно воскликнул тот.

— Мимо. В Санкт-Петербург. Казак разом сник.

«Исключить из службы…» Эта строчка из государева распоряжения не выходила из головы.

От лагеря неслась казачья песня, которую Матвей Иванович знал ещё с детства.

Чем-то наша славная землюшка распахана? —

вопрошал высокий голос певца. Ему отвечал хор:

Не сохами-то славная наша землюшка
Распахана, не плугами.
Распахана ваша землюшка лошадиными копытами.
А засеяна славная землюшка казацкими головами.

И снова голос вопрошал:

Чем-то наш батюшка тихий Дон украшен?

Ему отвечали:

Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами.

И снова невидимый певец щемяще-скорбным голосом спрашивал:

Чем-то наш батюшка тихий Дон цветен?
А в ответ неслось:
Цветен наш батюшка, славный тихий Дон, сиротами.

И снова звучал голос:

Чем-то во славном тихом Дону волна наполнена?

И слышался ответ:

Наполнена волна в тихом Дону отцовскими да материнскими слезами.