Атаман Семенов

К окнам вагонов стали подлетать чайки. Одна из чаек углядела Семенова — очень понравился этот упитанный дядя в огромной волосатой папахе, она долго летела рядом с вагоном, глядя на Семенова. А тот глядел на нее и завидовал — никаких забот у птицы, никаких тяжестей, куда захотела, туда и полетела. Захотела в Россию — поднялась и пошла туда, в Читу, в Иркутск, на станции Ерофей Павлович никакой пограничный кордон не задержит, захотела в Японию, встрепенулась утречком, позавтракала парой рыбешек и помчалась туда. Было чему позавидовать. Семенов почувствовал, как у него невольно дернулась щека.

Владивостокский вокзал был шумен, радостен, на перроне поезд встречал духовой оркестр. У человека непосвященного могло сложиться впечатление, что окраину России война совсем не затронула.

Едва поезд остановился, как у семеновского вагона выросли несколько японских солдат с «арисаками». Семенов ощутил, что тяжесть, гнездившаяся у него в последние часы в груди, шевельнулась, будто живая, сдвинулась, ему сделалось легче дышать. Он сдернул с головы лохматую казачью папаху, сбросил солдатскую шинель, в которой ехал, и оказался в хорошо сшитом мундире с генеральскими погонами. Приосанился. Адъютант и охрана, находившиеся в соседних купе, тоже приосанились.

Через несколько минут в вагоне появился японский офицер — широколицый майор в новенькой форме и круглых блестящих очках, плотно двумя маленькими колесами припечатавшимися к его лицу.

— Каспадина кенерал Семенов, вас хоцет видеть каспадина кенерал Таканаяги, — довольно внятно проговорил майор.

Генерал-майор Таканаяги был начальником штаба японских экспедиционных войск. Война у японцев называлась «экспедицией», поэтому и войска были экспедиционными.

По лицу атамана проскользила улыбка, он довольно кивнул:

— Всегда готов! — Спросил: — Не надо ехать в штаб?

— Нет, не нада. Каспадина кенерал Таканаяги сам приедет сюда.

Автомобиль японского генерала, распугивая носильщиков, въехал на перрон, трижды квакнул резиновой грушей и остановился около семеновского вагона. Таканаяги легко выскочил авто и через минуту уже был в вагоне атамана, в его купе.

— Рад видеть вас, господин Таканаяги, рад видеть. — Речь Семенова сделалась ласковой, журчащей.

— И я рад, — произнес Таканаяги, — хотя вести я привез не совсем радостные...

— Какие? — Семенов почувствовал, как на него снова навалилась тяжесть, нагнул голову, словно собирался встретить прямой удар кулаком в лицо.

— Вас предали несколько ваших сподвижников. — Таканаяги достал из кармана серебряный портсигар с изображением лихой русской тройки, извлек тоненькую душистую сигарету.

В Семенове что-то вспыхнуло, он сжал кулаки, хотел выматериться, но, сдержал себя — японец-то тут при чем — и промолчал.

— Это генералы, — раскурив сигарету, японец пыхнул вкусным дымом, — Вержбицкий, — Таканаяги выговорил трудную фамилию легко, словно заучил ее, — Петров, Смолин, Молчанов...

— Та-ак, — наконец произнес Семенов.

— Официальное заявление об этом сделал полковник Генерального штаба Ловцевич начальнику императорской японской военной миссии в Харбине генералу Хамоомоте.

— Та-ак, — вновь произнес Семенов, он словно больше ничего не мог сказать — внутри что-то застопорилось, или «заколодило», как выражаются казаки, ни туда ни сюда. Наконец он одолел себя. — То, что эти козявки выступают против, я знаю, — сказал он.

— Владивосток вам мы советуем покинуть, — сказал Таканаяги, — ради вашей же безопасности. Хотя мы вас в обиду не дадим, но-о... чем черт не шутит? Так, кажется, говорят русские?

— Кого же они, интересно, хотели видеть Верховным правителем России вместо меня? — спросил Семенов.

— Называют господина Деникина, господина Врангеля. — Японец вытолкнул изо рта колечко душистого розового дыма. — Ваши противники считают эти кандидатуры самыми серьезными.

— М-да, надо разбираться с тылами.

— Совершенно верно. Почистить тылы и сконцентрировать силы под рукой, собрать их. Тогда Владивосток покорится вам, — сказал Таканаяги. — Впрочем, если хотите, из Владивостока можете не уезжать, — неожиданно произнес он, — здесь мы вас всегда сумеем защитить. — Японец немного помолчал и добавил с внезапно прорезавшейся в его голосе грустью: — Пока мы находимся в Приморье.

Из этой грусти Семенов сделал вывод, что до деру японцев из Приморья на восток осталось теперь совсем немного времени. Вывод был неприятен. Семенов отер рукою пот, появившийся на лице.

Звонкий осенний день, свет, расползшийся по лиловым городским сопкам, потускнел, краски выцвели буквально на глазах, постарели, сделались белесыми настолько стремительно, что Семенов даже задохнулся; ему показалось, что в лицо ударил крутой студеный воздух.

Когда генерал Таканаяги покинул семеновский вагон, Семенов погрузился в тяжелые раздумья. Через полчаса он принял решение: переместиться из Владивостока в Порт-Артур.

Он выехал в тот же день, следом отправился и его штаб.