Атаман Устя

Когда Устя подходила къ хатѣ Орлика, она замѣтила движеніе около многихъ другихъ хатъ. Много молодцовъ и татаръ двигалось по тропинкамъ со всѣхъ сторонъ.

— Собирайся, ребята! крикнула Устя одной кучкѣ съ Мустафой впереди. — На майданъ!.. Собирай всѣхъ! Мы съ эсауломъ сейчасъ придемъ.

Устя вошла къ Орлику и остановилась на порогѣ. Онъ сидѣлъ блѣдный, понурившись на скамьѣ, и такъ задумался, что не слыхалъ звука шаговъ… Но вдругъ онъ почуялъ ея присутствіе и ожилъ.

— Здравствуй, Орликъ, произнесла Устя, шагнувъ въ хату. — Давно не видались. Чудно. Будто въ городѣ или на станицѣ большой.

Орликъ всталъ на встрѣчу ей, и видъ его, лицо, взглядъ, будто зловѣщій, и вся фигура странно подѣйствовали на Устю.

Ей стало жутко, и въ одинъ мигъ ея восторженное настроеніе смѣнилось темной смутой на душѣ.

Ей почудилось, что предъ ней стоитъ ея злѣйшій врагъ, который будто готовъ безжалостно убить ее. А вмѣстѣ съ тѣмъ въ ней самой будто уже нѣтъ помину о той силѣ, той воли, которыя обуздывали часто многихъ молодцовъ, въ томъ числѣ и этого эсаула изъ полудворянъ.

— Что-жъ? Неужто и впрямь она переродилась въ нѣсколько дней въ трусливую красную дѣвицу.

— Вотъ тебѣ деньги, Орликъ, вымолвила Устя, садясь и кладя на столъ мѣшокъ. — Тутъ цѣлковики да мелочь… Руки обломалъ мнѣ, какъ съ горы несла! насильственно весело сказала Устя, будто стараясь развеселиться противъ воли. А мѣдь въ двухъ боченкахъ найдешь въ чуланѣ у меня, знаешь гдѣ.

Орликъ молчалъ и стоялъ предъ ней, не спуская глазъ съ ея лица. Онъ замѣтилъ тотчасъ въ глазахъ ея слабый отблескъ того свѣта, что видѣлъ Ефремычъ и который пропалъ, когда она вошла въ хату эсаула… Этотъ чуть замѣтный слѣдъ того сіянія поразилъ Орлика. Что-жъ бы сказалъ онъ, если бы видѣлъ то сіяніе, что изумило даже Ефремыча.

— Я приказала собрать сходъ. Покончимъ мы дѣло важное, которое я надумала и порѣшила.

— Приказала?.. повторилъ Орликъ вопросительно. Съ тѣхъ поръ, что онъ зналъ Устю, она никогда не употребляла этотъ женскій оборотъ рѣчи.

— Да, полно скоморошествовать. Гдѣ дѣвицѣ атаманствовать? Какъ ни рядися, а парнемъ и молодцомъ не станешь. Нѣтъ-нѣтъ, да и откликнется въ тебѣ баба, усмѣхнулась Устя.

— И приглянется щенокъ какой паршивый, который, продолжалъ Орликъ, полушки неі стоитъ. И погубитъ онъ, дворянское отродье, дѣвицу зря, бездушно и безсовѣстно, во стократъ хуже, чѣмъ низовскій разбойникъ; хуже Малины! Сибирный дѣвокъ да ребятъ никогда не обижаетъ. Ну, да коротки руи у подлой твари. Коли есть у дѣвицы глупой да мягкосердой други вѣрные, то они заступятъ, ихъ не обморочишь медовой-то рѣчью, не возьмешь бѣлыми-то руками.

— Что ты сказываешь? перебила Устя нерѣшительно… Ты вотъ послушай, что я положила. Я, Орликъ, ухожу отъ васъ.

— За нимъ? Въ городъ? Знаю.

— Да. За нимъ, такъ за нимъ. Что-жъ…

— На помостъ, подъ плети и клеймы!

— Зачѣмъ? Я буду тамъ… Ну, что-ль, повинную… да, повинную принесу. Буду милости просить… Что-жь? сказываю тебѣ — я ужь не та, не атаманъ Устя. Я Устя-казачка… сказываю же толкомъ…

И Устя стыдилась и робѣла, сама не понимая, что съ ней творится.

— Нѣтъ, ты мнѣ еще этого не сказывала! Впервой слышу! выговорилъ Орликъ и разсмѣялся громко, злобно, но отчасти будто насильно и нарочно.

— Ну, вотъ… сказываю… стыдилась Устя.

— И это онъ все… этотъ щенокъ… Онъ тебя изъ атамановъ въ дѣвицу обратилъ своими медовыми пѣснями на ушко, цѣлованьемъ да милованьемъ, да всякими…

— Брось это, Орликъ, сумрачно перебила Устя. Давай дѣло сказывать. Будетъ вотъ майданъ; пойдемъ и выбирайся въ атаманы, а меня не поминай лихомъ. Моя судьба, стало, такая: что тамъ ни случись, я ухожу отъ васъ.

— Не будетъ этого! вымолвилъ Орликъ съ силой.

— Что-жъ? Ты, что ли, не пустишь? холодно отозвалась дѣвушка.

— Да, я не пущу.

— Что-жь я тебѣ жена?

— А ему ужь жена? Ему ужь полюбовница?

— Нѣтъ, не жена и не полюбовница, а хочу итти за нимъ и буду…

— Будешь полюбовницей его? Говори! Не была еще, такъ собираешься итти къ нему въ полюбовницы? Пойдешь?

— Пойду! Онъ мнѣ любъ, тихо вымолвила Устя. — А жениться ему на мнѣ, казачкѣ, не рука.

— Жениться! Опомнись. Кабы эдакъ-то было — я бы себѣ пулю въ лобъ пустилъ. Себѣ! А онъ тебя въ острогъ ведетъ!.. Онъ съ тебя двѣ шкуры снять хочетъ. И любовь твою, дѣвичество твое возьметъ и за предательство тебя начальству награду получитъ. Опомнись, Устя! Гдѣ твой разумъ, куда его дѣвала? Опомнись, если говоришь, что, спасибо, еще не поздно.

И Орликъ сталъ подробно изображать Устѣ ея положеніе въ острогѣ, казнь, которую она не вынесетъ… Но если даже капралъ ее и не предастъ, то все-таки прогонитъ, когда заведется другая любовница… Куда ей дѣваться тогда?..

XXI

Орликъ говорилъ долго и горячо. Онъ уже подошелъ сѣлъ около Усти. Голосъ его звучалъ ласково, успокоительно нѣжное чувство сказывалось во всякомъ словѣ; озлобленье на лицѣ его давно исчезло, и онъ снова, какъ прежде часто бывало, съ любовью смотрѣлъ на нее… Но Устѣ это выраженіе лица его и этотъ голосъ вдругъ стали непостижимо и внезапно противны и гадки… она слушала отвернувшись и ожидая нетерпѣливо уйти изъ хаты.