Императрица обернулась и еще раз благодарила Потемкина. Тот упал на колени перед ней, ухватил протянутую ему руку и оросил ее слезами. Так держал несколько минут…
С отъездом Императрицы бал продолжался. Матвей вышел, ему стало душно. В наружном саду, наполненном толпами любопытного народа, горели увеселительные огни, на прудах сияла огнями флотилия лодок. В роще и аллеях меж деревьев раздавались голоса песенников и звуки рогов.
— Волшебные замки, соединяющие разные климаты и времена года… — восторженно говорил кто-то из вышедших освежиться гостей. — Так удивляет Потемкин своим великолепием жителей берегов Невы.
— Как-то он удивит жителей берегов Дуная…
…Какой там Дунай? Такие горизонты открывались здесь, в Петербурге… Гудело в голове, а вроде и не пил. Прожекты один красочнее другого мутили сознание. «Он — с той, я — с этой…» Нет, не верилось…
Он вернулся в залу, в зимнем саду нашел светлейшего, который четко и властно отдавал распоряжения надежным людям, как генерал на поле сражения.
— Что радостен? — спросил он Матвея.
— Обнадежен Вашей Светлостью.
— Рано радуешься, все только начинается. Если что, она ведь не помилует…
Как и было условлено, Матвей отправился в Царское Село пить с царицей кофий. В саду по утрам бывало чересчур свежо, и кофий Императрица пила во дворце, иногда в павильоне с открытой в сторону сада дверью. И в тот день все произошло в павильоне. Сквозь раскрытую дверь виден и слышен был утренний, сверкающий росой сад, щебетали птицы. Ее Величество в утреннем своем уборе пила кофе со сливками, весело шутила с другими участниками застолья (стол был накрыт кувертов на двенадцать).
В аллее видны были гуляющие молодые люди, и царица обратила на них внимание:
— А, это наш Валериан Александрович гуляет с сочинителем по утренней прохладе.
— Молод, а не спится.
— Кто рано встает… — откликнулись за столом. — Молод, а в делах.
— Вернемся и мы к нашим делам, — сказала Императрица сидевшему напротив нее незнакомому для Матвея господину. — Князь Григорий Александрович медлит с отъездом в армию, жертвует славой своей и без пользы время теряет. Я знаю князя, сейчас он видит сны, толкует их и беседует с духами усопших героев посредством разного рода шарлатанов, именуемых медиумами. Отпишите Николаю Васильевичу Репнину моим именем, чтоб добивал турков и заключал мир. Он сам масон и сугубый мистик, но дело свое знает.
Выпив кофий, Императрица встала и, жестом оставив сидеть всех остальных, подошла к открытой двери полюбоваться садом.
— Матвей Иванович, подите сюда, — позвала она.
Платов вскочил и подошел. Внизу, у ступеней, молодой Валериан Зубов беседовал с невзрачным господином, которого царица назвала «сочинителем», оба они поклонились появившемуся Платову, и Платов поклонился им.
— Я хочу, чтоб вы были хороши с Валерианом Александровичем. И ему будет на пользу знакомство с вами, — сказала Императрица, указывая на Зубова, который, услышав свое имя, прекратил разговор и обернулся. — Вы добрый и веселый человек, Матвей Иванович, вы храбрый воин, — говорила она, словно уговаривала насторожившегося Платова, а может быть, и себя убеждала в этом, — как-то задумчиво все это у нее выходило, — и вдруг железным немецким голосом, холодно звякнувшим насмешкой, закончила: — Я думаю, вы ещё пригодитесь России.
«Вот оно! Покатилась потемкинская голова! А я? А мне?.. Жизнь подарила?». Только что она решала его судьбу. Здесь, сейчас, за столом кофейным, а он и не заметил…
— Пригожусь, матушка… Ваше Величество… Ох, пригожусь, — проговорил Матвей, глотая спазм, и «ох» у него получилось со стоном.
Императрица опустила глаза, пряча насмешливую улыбку, и указала в сторону Зубова.
Нетвердым, но все крепнущим шагом Матвей спустился по лестнице к приветливо улыбавшемуся Зубову.
— Вот, Матвей Иванович, рекомендую вам…
Имени «сочинителя» Матвей не расслышал, не до этого, но сказал бодро и первое, что пришло в голову:
— Как же! Как же! Я сочинителей люблю, они все большие пьяницы.
Изумление и даже восхищение блеснули в глазах у Зубова.
— А что, братцы? Не выпить ли нам вина?
Сочинитель (его простонародное имя Матвей потом постоянно забывал) глянул с признательностью и первым пошел, потирая руки.
— Вообразите, — говорил Зубов, — Потемкин не хотел видеть на своем празднике Суворова и за два дня до оного отправил сего бойкого старца в Финляндию, инспектировать тамошние укрепления.
— Суворов вина, кроме кипрского, не пьет. Водочку попивает, тминную, и редькой закусывает, — бормотал сочинитель. — Привередлив…
— Знаю, он пиво любит, — отвечал Зубов и панибратски хлопал сочинителя по плечу.
На другой день Императрица, как ни в чем не бывало, спросила Платова:
— Куда же вы вчера ушли с молодежью, Матвей Иванович? Гуляли?
— Да большой гульбы не было, Ваше Величество, — честно ответил он, — так, бутылочки по три на брата осушили…
— Вам здесь гораздо лучше, Матвей Иванович, — улыбнулась Императрица. — А городской климат вам не полезен. Поживите здесь с нами месяц-другой, отдохните, а там и в Войско свое — Екатеринославское.