Атаманова казна

Место на для наблюдения выбрал удобное, почти на вершине холма, в густом кустарнике по самому краю, где и обустроил себе схрон, затратив на это почти час времени. Едва закончил фортификационные работы, как на тракте появился конный отряд с тачанкой, рысью направлявшийся к Елани со стороны Чистополя. «Численностью до взвода» – определил для себя. Не останавливая движения перед селом, конный отряд разделился на три части: меньшая, с установленным на тачанке пулемётом, продолжила движение по тракту, переходящему в главную улицу села, а две побольше стали обходить село с юга и севера, замыкая в кольцо. «Вот оно… по нашу душу».

Пять всадников прорысили мимо храма, и остановились у здания сельской управы, перед которой был небольшой майдан или ярмарочная площадь. До них было чуть менее версты, и без бинокля не выходило разглядеть подробности, однако то, что произошло в последующем можно было понять и так. Тачанку развернули пулемётом в сторону храма, трое спешились и зашли в управу, совсем скоро на крыльцо вытолкнули какого-то мужичонку и старика, и затолкав обоих в тачанку поехали по одной из улиц. Тем временем село было взято в кольцо, которое организовано стало сжиматься к майдану, сгоняя к нему всех жителей. По окраинам разнеслись крики, выстрелы, звон разбиваемого стекла и злобный лай собак, а улицы наполнились суетливо шагающими к майдану жителями, которых подгоняли всадники, вооружённые короткими карабинами. Численность всадников для такого села была мала, всё-таки триста дворов это не шутка, но под стволами карабинов люди покорно покидали дома, звали за собой соседей и очень быстро на майдане собралась большая толпа народа, которую всадники окружили с карабинами наперевес. Скоро на майдан вернулась тачанка, с которой слез человек в светлой короткой бекеше и, выстрелив вверх из нагана, что-то коротко сказал. Гул и гомон стих, и в наступившей тишине, нарушаемой дружным воем собак в селе, он минут пять говорил перед собравшимися жителями. Затем вытолкнул к толпе тех двоих, из управы, и они стали делить её на две части: одну поменьше, примерно в четверть от всех собравшихся, отвели за собой к дверям храма, оставшееся большинство с непониманием смотрела на происходящее. Внезапно, видимо по команде, тачанка развернулась кормой к храму и в морозном воздухе страшно и чётко затукала пулемётная очередь, скашивая стоявшую у храма часть жителей. Мгновение тишины и ужаса взорвалось истошными криками и топотом разбегающихся в разные стороны людей, поверх голов которых азартно стали палить верховые. Несколько человек из бегущих упали, словно от толчка в спину. Тем временем пулемёт трижды прошёлся очередью, по упавшей и исходящей кровавым паром толпе, где среди конвульсивно дергающихся тел неожиданно оказался живым мужичонка из управы. К нему не спеша направился человек в бекеше, и вздёрнув за воротник с колен указал рукой на убитых и раненых жителей, у ступенек храма. Тут же зацокали одиночные выстрелы – спешившиеся всадники добивали выживших. Скоро выстрелы стихли, и отряд как ни в чём ни бывало, выстроившись в колонну по три, рысью двинулся в обратном направлении. На майдане остался пласт лежащих трупов и стоящий перед ними мужичок, который внезапно медленно подломился в коленях и рухнул рядом.

Тысячу раз успев пожалеть, что не взял с собой винтовки, Туманов потрясённо смотрел на покрытый тёмными фигурками людей майдан, и не мог поверить, что это всё не сон. Как так можно обходиться с мирными людьми? Что же это за власть такая?

Вернувшийся на следующий день Никита был черен лицом – уже знал о случившимся, и они вместе с Тумановым наведались в Елань, разузнать о происшествии и поискать единомышленников, которых теперь могло оказаться много. Первым делом навестили родительский дом Крапивина, который оказался разорён и разграблен: выбитые окна и сломанные двери, внутри всё вверх дном. В сарае и хлеву валялись раздувшиеся трупы стельной коровы и лошади, убитых выстрелами в упор. Родителей в тот день дома не оказалось, что их и спасло (точнее, спас их сам Никита, велев накануне уехать к куму, на пару дней). Соседи опасливо выглядывали из своих домов и сочувственно провожали взглядами, не решаясь выйти на встречу. Хлопнув калиткой Крапивин и Туманов вскочили на лошадей, и направились к дому старосты. Хозяин был на месте, вышел к ним опираясь на суковатую палку, заметно приволакивая ногу.

–  Здорово, Ефим Зиновьевич… – хмуро поздоровался Крапивин.

– А…, явился-таки, герой, – староста говорил негромко, слабым голосом, – твоей милостью вон сколько людей хоронить будем… Ты пошто вернулся-то? Мне ведь крепко наказали доложить, как объявишься… Вишь, как меня торкнуло, пуля не взяла, а кондрашка свалила, ноги и руки не чую.

– Пойдём в избу, поговорить надо.