Атаманова казна

Туманов не вмешивался в отлаженную опытом службу, догадываясь, что Филатов загружает казаков делом не по вредности характера, а оберегая их от расхолаживающих боевой дух разговорах и дум о домах и семьях, которые неизбежно возникают от долгого бездействия. Сам же часто, сидя на широкой лавке в землянке, смотрел на огонь в печи и размышлял, где и что там Дутов? Догадывается ли о положении дел с обозом? Что может предпринять им в помощь? Что делает теперь Шляхтич, как будет вести поиск? Не проще ли всем отрядом прорываться к своим, пока по ту сторону фронта у Шляхтича не появился новый осведомитель, взамен покойного Макарова?

Он верил, что атаман делает всё возможное для помощи, но также понимал, что постоянно возникающие военные и хозяйственные заботы и хлопоты много важнее десятка таких обозов, и помощь атамана будет, скорее всего, выражена в рейдах по красным тылам казачьей сотни, как максимум, и окажется действенной только при встречной активности самого отряда Туманова в прифронтовой зоне. А этой-то активности он сейчас лишён – обоз находился в глубоком тылу красных, да ещё в зоне внимания особого отдела красной спецслужбы, которая теперь должна землю рыть от усердия и стремления его обнаружить. Вспоминая разговор с Макаровым, уже часто сомневался – правильное ли решение принял, обозначив ложное направление обоза на Белебей? Вдруг окажется, что этот путь и станет для них единственно возможным в складывающейся обстановке? Успокаивало только то, что Макаров уже никому об этом не расскажет. Да и Шляхтичу сейчас нет нужды гадать, где обоз: Туманов тут, в тылу, а значит и обоз где-то рядом. Он не сомневался, что тот проведёт тщательное расследование всех обстоятельств появления Туманова в плену и его побега, и сделает единственно верный вывод: Туманов возвращался к обозу. Это сейчас для красных главное, и искать его они начнут по другому, с привлечением армейских формирований, которых тут из-за наступательной операции будет немерено. Он сам бы организовал сплошное прочёсывание лесных массивов по квадратам, а населённые пункты пропустил бы через сито повальных обысков и досмотров на дорогах. При изменении ситуации на фронте в ближайшие дни, и в случае его перемещения ближе, можно было рассчитывать на прорыв всем отрядом к своим, или перейти фронт самому и вернуться за обозом уже проведя фронтовую операцию. И ещё – время, оно работало против Туманова: неделя, другая и ляжет снег, на телегах обоз не вытащить. Выходило, что самым верным решением будет обустраиваться на зимовку тут, и вовсе не появляться где-либо в ближайшее время. Коротко говоря, приходилось ждать либо изменения обстановки, либо весны.

В то же время, без оперативного освещения отсиживаться в лесу критически опасно, следовало знать, чем дышит враг и какие шаги предпринимает. И Туманов решил так: коль за обоз и отряд можно было не переживать, Филатов службу знает, справляется и без него, значит лежать на лавке нечего, нужно попробовать сыграть со Шляхтичем на его поле, и в его игру.

Сборы были не долги, накануне обговорил детали с Филатовым и Аюповым, до половины ночи собирали его в дорогу (большую часть времени Аюпов возился с медальоном Туманова), подобрал одежку потеплее да неприметнее и следующим же утром выехал в сторону Слободы. Решил для начала пообщаться с мельником, единственным местным, с кем установились хоть какие-то деловые отношения.

Крайний раз он виделся с ним месяц назад, до событий на маслобойне, которые воспоследовали благодаря полученной накануне от мельника информации. Подъезжая к окраине слободы Туманов мысленно выругался: у мельницы было нехорошо…

Стоящее у ручья строение было окружено пятью подводами, около которых суетились люди в шинелях, несколько мужиков сноровисто таскали тяжёлые мешки из амбара в телеги, в белых от муки рогожных накидках. Распоряжался всем невысокий человек в кожаной тужурке, подхваченной ремнем с кобурой, стоявший между двух красноармейцев с винтовками. Сам мельник, в широком брезентовом плаще, отрешенно стоял на крыльце небольшой избёнки у плотины, безучастно глядя на то, как исчезает и рушится его, налаженное годами тяжёлого труда, хозяйство. Рядом с ним был мальчишка, который догнал тогда Туманова на дороге. Он стоял тоже молча, косясь на людей в шинелях и время от времени поглядывая на отца, словно ожидая от него чего-то. В дверях, за спиной мельника, прислонившись к косяку и закрыв нижнюю часть лица платком стояла и смотрела на всё происходящее средних лет женщина, без слёз и плача, словно увидела давно ожидаемую картину разорения. Соседей и односельчан не наблюдалось, улица была пуста, кроме двух представителей комбеда, активно поддерживающих процесс. Один из них азартно показывал руками в сторону амбара, другой дергал дверь небольшого хлева, улыбчиво кивая головой слышному громкому мычанию.

Туманов спешился, и ведя лошадь в поводу изобразил праздного любопытствующего, неспешно подходя к собравшимся.