Атаманщина

26 августа 1921 года Ленин передал по телефону Политбюро свое мнение по делу барона, которое и стало руководством к проведению процесса: «Советую обратить на это дело побольше внимания, добиться проверки солидности обвинения и в случае, если доказанность полнейшая, в чем, по-видимому, нельзя сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью, и расстрелять».

10 сентября 1921 года уполномоченный НКИД на Дальнем Востоке Б.З. Шумяцкий писал Г.В. Чичерину: «Быстрота и дешевизна (вернее, почти даром) ликвидации вооруженных сил Унгерна – вот что приобретет Совроссии симпатии со стороны не только широких масс Китая, но, главным образом, со стороны его деловых кругов. А при их поддержке, при поддержке этой широкой национальной буржуазии, курс внешней политики Китая волей-неволей должен будет выровняться и, как никогда более, приблизиться к активной ориентации на Совроссию. Надо только не упустить этот момент и постараться путем широчайшей политической и дипломатической кампании в Китае, используя для этой цели больше всего доступную для нашего воздействия радикальную и либеральную прессу, интеллигенцию Китая, зафиксировать внимание этой страны на роли Совроссии как избавительницы Китая от ужасов нового военного иноземного нашествия, не предвещающего ничего лучшего, кроме оккупации и реставрации проклятой Цинской династии».

Уже поверженного барона хотели еще раз использовать в качестве пугала для китайцев, хотя к ликвидации Азиатской дивизии, пленению Унгерна советские войска и агитпроп имели лишь косвенное отношение. Дивизия перестала существовать в результате офицерского заговора против Унгерна, но на этот заговор офицеры пошли отнюдь не под влиянием советских листовок или военного поражения, которого в тот момент не было. А самого Унгерна выдали большевикам монголы, когда поняли, что его игра сыграна.

Унгерн, свято веривший в средневековые рыцарские идеалы в сочетании с идеями его кумира Чингисхана, опоздал родиться как минимум лет на пятьсот. Но в чем же его значение для истории XX века? Торновский, скептически относившийся к военным талантам барона, утверждал: «…Там, где Унгерн действовал как партизан, он имел успех, а где встречался с красными регулярными частями и его появление не было для них неожиданным – он уходил от красных… Во всех боях, кои я наблюдал и коим был свидетелем, не было продуманности боя и отсутствовало руководство лично генерала Унгерна. При совместных действиях распоряжался большею частью генерал Резухин, а Унгерн как метеор носился по фронту, подбадривая ташуром идти вперед. Частные начальники знали, что указаний ожидать нельзя, и действовали самостоятельно и очень хорошо…

Генерал Унгерн – типичный партизан: огромная сила воли, храбрость, выносливость, умение ориентироваться ночью. Возможно, что он годился бы на роль начальника для крупного кавалерийского рейда в тыл противника… Неоспоримо – генерал Унгерн не был создан для роли военачальника.

В деле организации тыла, забот о нем и прочего, генерал Унгерн не проявлял никаких административных дарований. Тыл и тыловых презирал и старался унизить их… Тылы Унгерн бросал на произвол судьбы, подвергая нападению, и сами начальники тыловых учреждений маневрировали и приближались к дивизии, а когда было опасно, то уходили от нее. Что же касается семей офицеров и мирных жителей в тылу, то о них он просто забыл…

Сердце, милосердие в нем отсутствовало. Сирых и убогих он не терпел. К женщинам относился жестоко и с презрением… К азиатам он не приобщился, а до самой смерти оставался бароном, гордился своим родом, предками и титулом. Оставался один невыясненный вопрос: ненависть к женщинам происходила из сущности его аскетической натуры или это явление патологическое? Не раз наблюдал генерала Унгерна, когда он избивал ташуром людей. Глаза его выражали больше эротическую страсть, чем гнев. Отсутствовали самокритика, анализ и дар предвидения. Походы в Нерчинском районе, около Акши, в Кударинском районе, кажется, должны были убедить генерала Унгерна, что население Забайкалья не пойдет не только с семеновцами, но и вообще с белыми против красных, и, тем не менее, наперекор судьбе и стихии он шел искать союзников в 1-м отделе того же войска и не нашел их.

Не найдя их в Забайкалье, он решил уйти в Урянхай, перезимовать и по весне поискать в Енисейской области, забывая, что власть большевиков за зиму еще более окрепнет и ему с ней не справиться. Но самое удивительное – он возлагал абсолютную уверенность на то, что Урянхайская котловина даст ему возможность спокойно прозимовать. Он лично знал Урянхайский край и должен был знать, что это настоящая, совершеннейшая мышеловка, из которой он не выйдет, так как она плотно захлопывалась несколькими проходами и, конечно, большевики эти выходы крепко закрыли бы до момента, пока в дивизии не произошел бы бунт…

Он был уверен в том, что всадники пойдут за ним и в огонь и в воду, но он в этом глубоко ошибся. Ничьего авторитета он не признавал».