Атаманщина

Отдельная Азиатская конная дивизия, строго говоря, не имела штаба дивизии, ибо нельзя же назвать штабом сумму следующих должностных чинов: барон, казначей – прапорщик, интендант – полковник со своим большим управлением, его два ординарца – офицеры и генерал-майор императорского производства, окончивший военно-юридическую академию, представлявший из себя военно-судебную часть штаба дивизии в единственном числе и существующий специально для оформления расстрелов всех уличенных в симпатии к большевикам, лиц, увозивших казенное имущество и казенные суммы денег под видом своей собственности, драпающих дезертировать, всякого рода «социалистов» – все они покрыли сопки к северу от станции, составив ничтожный процент от той массы, которой удалось благополучно проскочить через Даурию, наводящую ужас уже от Омска на всех тех, кто мыслями и сердцем не воспринимал чистоту Белой идеи. Расстрелы производились исключительно всадниками комендантского эскадрона под командой офицеров по приказанию командира этого эскадрона – подполковника Лауренца (кадрового офицера Приморского драгунского полка), который в свою очередь получал на это личное приказание барона».

Как видим, попасть под расстрел у Унгерна было чрезвычайно легко. Достаточно было, чтобы в тебе заподозрили «социалиста» (а под это широкое определение при желании можно было подвести кого угодно, как минимум, всех тех, кто не поддерживал восстановление монархии). Что же касается утверждения Шайдицкого, что расстрелянные составляли ничтожный процент от числа тех, кому благополучно удалось проскочить Даурию, то уж больно циничная это арифметика. Ведь даже если погибшие составляли всего 1–2 процента от числа проезжающих, пассажирам, прибывающим на станцию Даурия, было не легче – в роковые проценты мог попасть любой из них. Отсюда и слава об Унгерне как о Соловье-разбойнике, сидящем на дороге в Китай.

Шайдицкий, тепло отзывающийся о бароне, рисует и себя как рыцаря без страха и упрека, вполне заслуживающего ускоренного производства в полковничий чин. Однако другие мемуаристы о нем совсем иного мнения. Так, полковник М.Г. Торновский, начальник штаба 1-й бригады Б.П. Резухина, утверждает: «…Генерал Унгерн рассчитывал привлечь добровольцев из полосы отчуждения Китайско-Восточной железной дороги, где болталось немало праздных людей. Столь ответственную задачу генерал Унгерн возложил на штабс-капитана Шайдицкого, поручика Кузнецова и поручика Бернадского, снабдив их деньгами. Перед отъездом из Акши указанных офицеров скептик штабс-капитан Мысяков задал вопрос Шайдицкому: «А вернетесь ли Вы сами в дивизию?» Шайдицкий всей своей высоченной фигурой выразил протест и сказал: «Если я не вернусь, то при встрече можете плюнуть мне в физиономию». Все три офицера не вернулись в дивизию. Ни одного офицера или солдата не завербовали». Похоже, Мысяков так и не встретил Шайдицкого вновь, и тот легко отделался.

Шайдицкий также утверждает, что однажды Унгерн хотел уничтожить поезд, в котором ехал командующий союзными войсками в Сибири генерал Жанен, передавший адмирала Колчака в руки большевиков: «Явившись к нему, я услышал нечто необычное, впервые введшее меня в волнение: «Уничтожить поезд и всех, кто в нем» – это смысл приказа барона, который всегда отдавал очень коротко, предоставляя подчиненным начальником понять приказ и проявить инициативу в действиях, и не терпел, если испрашивали разъяснений, но на этот раз, обдав меня своим острым взглядом, дал и объяснение: «Завтра из Читы будет проходить поезд генерала Жанена в Маньчжурию», а также и детали: «Форт у восточного семафора снабдить максимумом оружия и патронов, от меня две сотни пешими, цепью разместить вдоль железнодорожного полотна, а одну мою сотню в конном строю держать укрыто. Мне быть на форту». Полотно железной дороги у восточного семафора, выходя из выемки, делает крутой поворот влево на насыпь, и в этом месте должны были быть вынуты все гайки из стыков рельс. Выйдя из штаба дивизии, я направился к месту завтрашнего «действия», подробно осмотрел местность, наметил расположение цепей и конного резерва, а главное – избрал район «месива», и соответственно с ним высоту прицела и точку прицеливания. Не знаю, получили ли приказы о сем другие начальники частей дивизии, как никто из них никогда не узнал о полученном мною приказании – в нашей дивизии языком не болтали. На следующий день, перед тем, как я собирался вызвать к себе командиров сотен, начальник дивизии впервые отменил свой приказ – атаман Семенов по прямому проводу умолял барона не совершать этого акта мести».