Ататюрк. Особое предназначение

— Я, — объяснил он свое решение, — пришел к выводу, что буду более полезен стране, если порву те узы, которые на меня налагает военная служба, и буду работать совместно со всеми моими соотечественниками в качестве простого гражданина для блага турецкой нации…

А еще через день в жизни Кемаля и всей страны произошло знаменательное событие, получившее оживленные отклики в турецкой и мировой прессе.

После восьмилетнего перерыва он приехал в Стамбул.

Он сдержал данную на борту «Бандырмы» клятву и теперь имел полное право появиться в покоренной им бывшей столице.

Горевшие страстным желанием увидеть своего президента жители Стамбула в своих многочисленных обращениях к нему просили его забыть старое.

Он прибыл в Стамбул на борту «Эртогрула», повитдавшей виды, но пока еще крепкой султанской яхты.

На набережной его встретили тысячи празднично одетых горожан, отовсюду слышались приветственные крики.

Кемаль с задумчивым видом смотрел на взволнованных людей.

Все правильно!

Так, и только так он должен был вернуться в покоренный им город, который, несмотря ни на что, очень любил.

— Стамбул, — говорил он, — являет собой средоточие плодов беспредельного труда и самоотверженности нашей нации. В Стамбуле сконцентрированы прославляющие ее материальные и духовные богатства, памятники, учреждения, произведения культуры. Этому городу, который наша турецкая нация рассматривала как вместилище своего сердца, она, нанося ущерб всей стране, отдала все, что у нее было, и щедро, даже расточительно тратила на него свой величайший энтузиазм и энергию. Вот почему Стамбул нам очень дорог и важен…

Стамбул был дорог Кемалю и по той причине, что был связан с его молодостью.

Отвечая на бесчисленные приветствия, Кемаль отправился в Долмабахче, где его сестра и несколько дам высшего света готовили дворец к его приезду.

Расположенный на самом берегу Босфора дворец был обращен своим богатым фасадом к азиатскому берегу.

Росшие в изобилии вокруг канадские ели, ливанские кедры, мадагаскарские пальмы и американские секвойи создавали атмосферу покоя и неги.

А чего стоили его 400 комнат с свезенными в них султанами со всего света сокровищами!

В них поражало все: и гигантские люстры, и витые стеклянные колонны, и огромная коллекция часов с музыкальным боем, и китайский фарфор, и индийские безделушки из слоновой кости, инкрустированные золотом и драгоценными камнями, и огромная ваза весом 300 килограммов, вырубленная из целого куска нефрита.

Очень понравились Кемалю и собранные в Долмабахче многочисленные картины, и особенно одна из них, написанная знаменитым русским художником Айвазовским.

Полотно было посвящено взятию турками Константинополя, и Гази долго смотрел на османских воинов в окровавленных тюрбанах на головах, горевших мрачной решимостью истребить неверных.

— Отныне, — сказал Кемаль на устроенном в его честь приеме, — этот дворец принадлежит не теням Аллаха на земле, а всей нации, и я счастлив тем, что являюсь ее представителем и вашим гостем!

Он много говорил в тот знаменательный для всех вечер, но ни единым словом так и не обмолвился о том, почему столько лет не был в Стамбуле, и никто не осмелился спросить его об этом.

На следующее утро сестра Кемаля показала ему найденное в одном из секретеров написанное Абдулом- Меджидом по-французски письмо в парижский магазин «Лувр» с приложенными к нему образцами материи, которые он предлагал своим дамам в гареме.

— Вот чем занимался наш почтенный халиф, — усмехнулся Кемаль и отправился на прогулку, с видимым удовольствием узнавая те места, где некогда мечтал о будущей Турции.

Как и много лет назад, он подолгу сидел за стаканом вина или ракы в занкомых ему кафе и под звуки негромкой турецкой музыки задумчиво смотрел в морскую даль.

Как недавно все это было: ссылка, Корина, Энвер, войны, оккупация, Сакарья, Фикрие, Латифе — и… как давно…

Обедал Кемаль в «Парк-отеле», где отныне для него всегда был накрыт столик с цветами.

Во время своего первого посещения роскошного ресторана он вдруг узнал в метрдотеле некогда сражавшегося с ним на Дарданеллах сержанта.

И по-настоящему обрадовался.

Глядя на улыбавшееся лицо растроганного до самой глубины души старого солдата, он снова видел идущие в атаку британские полки, дым и слепящее глаза солнце.

Да что там говорить, было время!

И после обеда он долго беседовал с почтительно внимавшим ему бывшим сержантом о тех далеких и славных днях.

С интересом заходил Кемаль и в многочисленные русские рестораны и кабачки, где с удовольствием пил вкусную русскую водку и слушал зажигательные песни.

Говоря об этих ресторанах, нельзя не вспомнить об оказавшихся к тому времени в Стамбуле почти четырех сотнях тысяч русских эмигрантов.

Самым же удивительным было то, как веками воевавшая с Россией Турция с каким-то необъяснимым пониманием встретила бежавших от расстрелов и репрессий русских.

Она не только приютила их, но многим дала кров и работу, что по тем условиям было равноценно подаренной жизни.