Ататюрк. Особое предназначение

Как поговаривали близкие к Кемалю люди, он был не очень доволен таким мирным исходом и сожалел, что у него нет повода объявить в стране очередную «охоту на ведьм», как это было после восстания курдов.

— События, — говорил он, — показали, что программа Прогрессивно-республиканской партии была создана предателями. Эта партия стала убежищем и опорой реакционных и мятежных элементов. Она работала над тем, чтобы облегчить осуществление планов, которые наши враги строили за границей для того, чтобы уничтожить новое турецкое государство, молодую турецкую республику…

А с предателями Кемаль предпочитал разбираться по-другому.

Правда, при этом ему пришлось бы разбираться с самим собой, поскольку никто в стране даже не заикался о создании оппозиционной партии.

Но когда задуманное им не получилось, виноватыми оказались другие.

И тот же насильственно поставленный самим Кемалем во главе партии Али Фетхи превратился в «мятежного эелемента».

Общее, надо заметить, для всех дикаторов правило.

И как тут не вспоминить затеявшего украинизацию и коренизацию Сталина, а затем обвинившего в их неправильном понимании «линии партии» украинских руководителей.

Остается только добавить, что эта самая «линия», предусматривала замену русского языка на украинский.

На следующий день после роспуска либеральной партии Кемаль отправился в поездку по стране, задуманную гораздо раньше.

За исключением поездок в Стамбул Кемаль не ездил по стране с 1925 года, его связи Кемаля с народом ослабли, и он должен снова завоевать его доверие.

И, конечно, Кемаль хотел послушать людей.

Зачем?

Надо полагать, для того, чтобы замазать ту трещину, которая возникла, как он считал, между ним и народом в результате относительного успеха либеральной партии, обеспокоила Кемаля.

Что не могло выглядеть в известной степени странным.

Поскольку это была не трещина, а истинный показатель отношения народа к власти.

Разве Кемаля не встречали с восторгом до образования либеральной партии во время его поездок по стране?

Встречали, и еще как встречали.

Но как только появилась отдушина, люди заговорили о том, что на самом деле волновало их.

Что же касается политики самого Кемаля, то она очень напоминала политику Сталина.

Он не желал слышать о войне, но как только она началась, в ее внезапном начале оказались виноваты все, кроме него.

— Мы, — говорил Кемаль, — как солдаты, должны приучить себя принимать мучительные решения…

И он принимал их.

А вот расплачивался за них Исмет, на которого сыпались все шишки.

И именно его, а не Кемаля, ненавидела вся Турция.

При этом все знали, что Исмет был только исполнителем.

Помните знаменитый пакт о ненападении между СССР и Гермианией?

Заключали его Сталин и Гитлер, а вот подписан он был Молотовым и Риббентропом.

Да и кто осмелился бы высказать самому Кемалю все то, что думал?

Так было и в Кайсери, где Кемаль сделал первую остановку, ему говорили не об Исмете, а о тех бедах, которые принесла коровья чума, и о том, что исчезло более половины кустарных мастерских по производству ковров, существовавших перед войной.

Понимая, что другого разговора не получится, Кемаль задумался.

Мировой экономический кризис и успех либеральной партии заставили его тщательно анализировать программу дальнейших действий.

И. как показали дальнейшие события, к определенным выводам он уже пришел…

Следующим пунктом поездки был Сивас.

Первые километры пути в купе, где находился президент со своим окружением, царила удивительная тишина.

Судя по всему, и сам Кемаль, и его окружение смертельно устали от бесконечных споров практически по любому поводу.

Но уже через несколько километров новый человек в окружении президента, Ахмет Хамди, не выдержал тягостного молчания.

— Это и есть ваш умеренный этатизм? — насмешливо спросил он министра внутренних дел, Шюкрю Кайя, кивая на окно.

Все насторожились.

Да, Хамди был новичком среди них, но в то же самое время он был директором Компании железных дорог Анатолии, Компании судоходства Турции, австрийско-турецкой палаты торговли и директором монопольной компании порта Стамбула.

Он принимал самое деятельное участие в экономике страны и еще в 1925 году говорил о «своего рода государственном капитализме».

«На значительной части территории нашей страны, — напишет Хкамди в своей книге „Экономический этатизм“, — нельзя не увидеть картины страданий и мучений, повсюду невзгоды, кризис, безработица, недовольство.

В деревнях, особенно тех, которые занимаются выращиванием пшеницы, царит предчувствие опасности и беды».

И, конечно, задал он свой вопрос не из праздного любопытства.