Ататюрк. Особое предназначение

Оно позволило 3-й турецкой армии потребовать от национальных советов народов Закавказья (грузин, кавказских татар и армян) объявить Закавказье де-юре независимой территорией от России и образовать Закавказскую Федеративную Демократическую Республику (ЗФДР) весной 1918 года.

В мае 1918 года 3-я турецкая армия вошла в пределы Закавказья с целью уничтожения Восточной Армении, установления стратегического контроля по линии Карс — Нахичевань — Карабах — Гянджа — Баку и образования Азербайджанской Демократической Республики (АДР) — оплота новой пантюркистской стратегии Турции на Восток.

Наступление турецкой армии в мае 1918 года на Восточную Армению привело к распаду ЗФДР и провозглашению независимой Грузии и Азербайджана.

В этих условиях Армянский национальный совет и партия «Дашнакцутюн» вынуждены были вступить в военный конфликт с турками, дабы отстоять Ереван.

Наспех сформированная армянская армия из числа русских офицеров и армянских добровольцев под командованием генерала Силикяна в сражениях под Сардарапатом, Баш-Апараном и Караклисом в мае 1918 года остановила натиск турок.

28 мая 1918 года была провозглашена Первая Республика Армении.

Конечно, Энвер не мог смириться ни с какой независимой республикой и в начале июня 1918 года повел новую армию на покорение Кавказа.

По замыслу это был амбициозный проект, а вот что касается его исполнения…

После многообещающего начала Энвер разорвал перемирие с Кавказом, бросил войска на Батум и потребовал новых территориальных уступок.

Азербайджан был готов признать протекторат «старшего брата», а вслед за ним и Армения, не имеющая возможности сопротивляться.

И только Грузия решила сопротивляться и обратилась за помощью против турецкой экспансии к Германии.

В июне 1918 года Берлин подписыл договор с Тифлисом, столицей Грузии, и направил туда три тысячи солдат.

Отправляя новую армию на Кавказ, Энвер хотел продвинуться, чего бы это ему ни стоило, к Тифлису, а точнее — к Баку и его нефти.

Но надорвался, и очень скоро положение турецкой армии стало безнадежным.

Очередное поражение турецкой армии находившийся в Вене Кемаль воспринял как должное.

Конечно, он переживал, что не могло не сказаться на его общем состоянии.

В Вене его осмотрели и направили в Карлсбад, где он встретил много знакомых: жену и брата Джемаль-паши, министра финансов Джавита и известного журналиста Хусейна Джахита, с которым познакомился еще на Дарданеллах.

В день прибытия лечащий врач, пораженный его молодостью, спросил:

— Вы стали генералом очень рано. Есть ли еще генералы вашего возраста в вашей стране?

— Доктор, — ответил Кемаль, — если мы стали генералами совсем молодыми, то это потому, что родина нуждается в нас в чрезвычайной ситуации, в какой она оказалась…

— Надеюсь, вы понимаете, — улыбнулся доктор, — что приехали сюда лечиться, а не развлекаться…

Кемаль кивнул.

Он и на самом деле скрупулезно следовал всем предписаниям врача, что не мешало ему посещать рестораны и салоны фешенебельных отелей.

Он провел в Карлсбаде целый месяц.

За это время он несколько раз встречался с женщиной, пишущей книгу о героях войны в Турции.

Одной из своих соотечественниц он целыми вечерами рассказывал о сражениях, в которых принимал участие.

— Наибольшее мужество командующего, — отмечал он, — состоит в том, чтобы нести ответственность за свои поступки…

Даже на отдыхе он не мог обойтись без того, чтобы не помянуть Энвера, который был виноват в том, что происходило сейчас с турецкой армией.

И, конечно, он много говорил о том, какую политику должна проводить Османская империя.

Несмотря на лечение и спокойную обстановку, Кемаль пребывал почти все это время в состоянии повышенной нервозности.

Ни танцы с красивыми женщинами, ни долгие прогулки в ландо и светские приемы в Карлсбаде не смогли восстановить его душевное равновесие.

«Я, — писал он в дневнике, — проснулся в 7 утра, думая, что еще только 6 часов.

Я стал выражать недовольство Шевки, своему ординарцу.

Он начал меня брить, но мой гнев его настолько смутил, что он делал это неловко.

Гнев мой продолжал нарастать, и я не мог подавить в себе это чувство…

Сейчас я настолько взвинчен, что одно только присутствие Шевки рядом раздражает меня».

В течение всего месяца Кемаль брал уроки немецкого и французского языков.

Особенно его интересовал французский — язык философов эпохи Просвещения и Великой французской революции.

Как свидетельствуют примерно сорок страниц его дневника, написанных по-французски, он весьма преуспел в этом.

К тому же в Карлсбаде он читал только французские романы.

Чтение было подлинной страстью Кемаля, и он с огромным удовольствием предавался ему не только в Карлсбаде, но и в трудные минуты военных кампаний.

Так, сражаясь против русской армии в Восточной Анатолии в 1916 году, он выкраивал время, чтобы читать «Сафо» Альфонса Доде, задуматься над брошюрой под названием «Можно ли отрицать Бога», внимательно прочесть «Османскую историю» Намыка Кемаля и его «Политические и литературные статьи», погрузиться в «Элементы философии» и помечтать над стихами Тевфика Фикрета.