Ателье [СИ]

Переступая обутыми ногами, Даша резала сало тонкими пластинками, раскалывала холодные яйца и, выливая на сковороду, искала глазами соль. После шутливой клятвы ей стало свободно, и вправду, как дома. Даже лучше, потому что там мама царила на кухне и по каждой мелочи делала замечания — то соль не вовремя, то перцу много.

— Зелень есть?

— Петрушка. И лук.

— Будем дышать, как драконы.

— Если вместе, то нестрашно.

— Мне надо Гале позвонить. Завтра ведь на работу. Надеюсь, телефон она включила, гулена.

Даша разложила по тарелкам яркие желтые глазки, посыпала резаной петрушкой и села, взяв вилку. Данила нахмурился.

— Я тебе не стал говорить сразу, думал, отдохнешь и тогда. В больнице она.

— Что? — Даша медленно положила вилку на стол.

— Я когда тебя искал, ну, в общем, когда пришел вчера в ателье, пошел к ним домой, и там мама ее, как раз собиралась в больницу. Галка в обморок упала, ее увезли на скорой. Переутомление. А приходить к ней пока нельзя, и по телефону запретили болтать.

— Так. Где мое платье? И сапоги. Я поеду.

— Даша! — он схватил ее локоть, усаживая снова, — ты слышала? Нельзя! Ей колют успокоительные и витамины. Она спит все время. Я вас знаю — станете обсуждать снова свое тряпье, генералы стиля! И она вообще крышей поедет!

— Ах, тряпье? Шовинист несчастный! На красивых женщин пялиться — вы все мастера, а как делать красоту, так сразу — тряпье!

Отодвинула тарелку, источающую аппетитные запахи, и заходила по кухне, резко поворачиваясь. Данила следил, как она марширует.

— Обиделась… Да жалко мне ее. И тебя жалко. Надрываетесь, как каторжники на галерах, а Галя мне как-то рассказывала — клиентки на ваши вещички пришивают этикетки от стильных брендов, вроде не у вас сшито, а дольче с габанами постарались.

— Ну и что! Это временно. Мы все равно станем знаменитыми, и Галка будет богатая и нарасхват!

— Конечно, станете! Но пусть она отдохнет. Сама ведь никогда не соберется, вот и пусть поваляется пару-тройку дней без напрягов. Еще грабеж этот дурацкий, о нем у нее тоже голова болит.

Даша резко остановилась.

— Ой! Я и забыла. А что ты знаешь? Расскажи.

— Ешь, — велел Данила, указывая вилкой на яичницу, и прикрикнул, — кому сказал, лопай! Как съешь, расскажу.

— Подумаешь, — строптиво ответила Даша и села.

Когда, убрав в раковину тщательно вылизанные тарелки, они прихватили кофе и ушли в большой зал, Данила включил большой телевизор и, привалившись к боку тахты, похлопал по ковру:

— Садись, пей, смотри. Рассказывать буду.

Даша села на пол и вытянула ноги. Кофе парил вкусным дымком, горячо протекал в горло. Снизу слышался приглушенный гул лифта и еще дальше, — шум вечернего города.

— Короче, ворюги решили, раз витрина стеклянная, то через нее внутрь попасть можно, но фиг. У вас там решетки. Они разбили боковое стекло, влезли и забрали все вещи, которые были в витрине. Раздели манекены. И еще навешано у вас там было что-то по бокам на стенках. Ты чего?

Похлопал Дашу по махровой спине. Откашлявшись, она вытерла слезы.

— Ох, бедные… У нас там весь брак собран, в витрине. Юбка кожаная — на заднице с дырой от утюга, курточка из бракованной кожи, без подкладки, шортики — Любаня когда-то запорола, так мы их супер-клеем сляпали, лишь бы с манекена не свалились. А шуба, та, что впереди, самая красота — мало того, что линяет, ее Патрисий всю когтями изодрал.

— Хы… Грамотно поступили, чо.

— Угу. Мы такие.

— Ну, в общем, консьержка проспалась, пошла ночью в магазин — увидела, что витрина разбита, вызвала ментов. Они на всякий случай опечатали все, и двери в мастерскую тоже. Взлома не было. Только вот витрина.

И он, смеясь, позвал:

— Патрисий! Ты нечаянный герой, значит, и люлька, то есть шуба, не досталась вражьим ляхам!

Но кот спал на тахте, свернувшись клубком.

Глава 15. А что под буквами? В которой ночь поет вечные песни, а город показывает огни. А большего тут и не скажешь…

— А на каком мы этаже?

— На двадцатом.

— Ого. Знаешь, мне даже кажется, что дом качается.

Пламя свечи в витом канделябре мигнуло и потускнело. Данила потянулся, съезжая всем корпусом с широкой тахты, зашарил рукой под висящим до пола покрывалом, и вытащив коробку, вынул новую свечу. Запалил от огарка, придавил его сверху белым крученым цилиндром. Даша лежала на середине тахты, держа у скулы примочку. Повернулась на бок, чтоб видеть Данилу, и в глазах отразились огненные точки.

— Болит? Еще намазать?

— Нет. Опухоль почти сошла. Даже глаз открывается.

Отнимая от лица компресс, легла на живот, подпирая рукой подбородок, и заболтала ногами. Данила поставил свечу на пол и вполз обратно, лег поодаль, так чтоб ему было Дашу видно. Лицо его в красном полумраке казалось темным, как у мулата. А волосы будто вымыли в помидорном соке. Он хмурил светлые брови, хмыкая, — Даша только закончила рассказ о событиях прошлой ночи. Глядя на скачущие по стенам тени, сказала задумчиво:

— Знаешь, я этому майору, майор, да?

— Угу, большая звезда, одна.