Ателье [СИ]

— Как думаешь, с чего я вам зарплату выдала? И витрина. Заплатила все, что положено пожарникам и прочим. Элка со мной училась, сейчас замужем, ну очень замужем. И скучно ей. Вот муж ей игрушечку и купил. Нас всех. Вместе с вывеской и документами. Не было у меня выхода, Даш, пришлось взять в долю.

— Ох…

— Зато я купила ткани на коллекции. Так что, на показе мы будем.

— Угу. Если успеем чего сшить, — уныло отозвалась Даша и сунула деньги кассирше, — с праздником.

— Не язви.

— Это я кофе покупаю. Элла Валентиновна приказали-с, — горестно наябедничала Даша, — а еще буду шить массовку.

— Здрасте, — в голосе Галки появилась растерянная злость, — какую массовку?

— Школьную форму.

В трубке наступила тишина. И, когда Даша, прижимая телефон к вспотевшему уху, выбежала на улицу, Галка сказала устало:

— И что будем делать?

Даша быстро шла, размахивая магазинным пакетом. Сапожки оскальзывались на затертом до мыльного блеска снегу. Злилась на жизнь, на Эллу и заодно на Галку. И тут же раскаивалась, думая о больнице, где той пришлось провести Новый Год. Ну и праздничек получился!

— Галя! Я тебе расскажу про свой Новый Год, умрешь. Понарошку, конечно, умрешь. Но! Я что поняла — мне теперь ничего не страшно. И мы выкрутимся!

— Ну и классно, — голос в трубке повеселел.

В мастерской было шумно и Даше на секунду показалось, — ничего не изменилось, в чайном углу сидят Тина с Таней, поедают принесенные пирожные и машут руками, описывая вожделенные обновки. Но, проходя мимо, Настя выразительно закатила глаза, дернув подбородком в угол. Там, оккупировав столик, звенели чашками три девицы, такие же тонкие и донельзя гламурные, как Элла.

— Элинька, а мне на послезавтра! И чтоб сбоку, обязательно разрезик, и кругом пуговички.

— Миша! — закричала Элла, — подойди!

— Вот тут, — показала на круглую грудь одна из девиц, — видите, Миша? Разрезик. И по нему — пуговочки. Я такую кофту видела в Милане на показе. Ах, девочки, Готье все же гений.

— Гений, гений, — наперебой согласились девочки, прижимая к силиконовым грудям разноцветные ногти.

— Миша, понятно? — величественно давала указания Элла, наслаждаясь ролью хозяйки, — к послезавтра. Э-э-э, Настя! Настя, да? Мерки снимешь. А эта, маленькая, пусть идет за пуговицами. Софа, так что Рустем?

— Русте-ем… ты же знаешь Рустема! Он… — Софа нагнулась, прошептала, и выпрямилась, торжествующе оглядывая собеседниц. Те хором расхохотались.

Даша поставила на уголок стола пакет с покупками и повернулась уходить.

— Забери чайник, воды налей.

Даша замерла вполоборота, сама закипая, как чайник. Решать нужно быстро. Нет, быстро-быстро. Эта стерва может выкинуть ее, уволить. Вот здорово, явиться в студию к Даниле, с баулами, котом и без работы: я к вам пришла навеки поселиться. Значит, по неумолимой логике — бежать прислуживать? Всего лишь чайник набрать, ведь не туфли ей мыть…

Она улыбнулась. За последние пару дней — просила милостыню, сшибала деньги на Курском, подралась, попала в ментовку, синяк во всю скулу. И теперь — пугаться гламурной квочки?

— У меня работа, — сказала. И ушла к своей машинке.

За спиной воцарилась тишина. Какая-то из девиц неуверенно хихикнула. Даша села за машинку и изо всех сил нажала педаль. Машина взревела, будто готовясь взлететь. И Даша, сунув под лапку ткань, отключилась от всего, что происходило в мастерской.

Руки привычно прижимали, поддерживали, переворачивали. Нога нажимала педаль, то сильнее, то слабее, регулируя ход. А в голову, откуда Даша насильно выгнала все беспокойные мысли, пришла картинка — Данила, голый, черт, лежит на животе, подперев кулаком подбородок, и, улыбаясь, следит, как она натягивает смешной черный комбинезончик. А как же он, оказывается, хорош… широкие плечи с буграми мускулов, крылья на боках, сходящие к талии на нет. Широковат в талии, но он вообще — большой. Всю жизнь Даше нравились стройные гибкие мальчики, смуглые, с горячим темным румянцем и глубокими глазами. Темноволосые. А тут… Чисто помор, Михайло Ломоносыч. Глаза светлые, от солнца зеленые… А белая кожа, везде-везде под руками такая, как надо — пахнет морским песком. Будто он не в зимней Москве, а только что выкупался и обсох, валяясь на любимом Дашином пляжике. Когда он голый (педаль нечаянно вдавилась в пол и ткань дернулась, выскакивая из рук), то и лицо не кажется таким… простоватым. Это в дубленке он похож на ваню. А голый («уырр» снова сказала машинка), он — викинг. Точно, викинг. Широкое лицо с резкими чертами, светлые брови. Нос видно сломан был, кривой. И это классно.

— Может ты, наконец, перестанешь золушку изображать?

Элла встала за машинкой, заслоняя свет из окна.

— Я работаю. Мне нужно закончить, чтоб массовку.

— К тебе заказчик пришел.

Даша, рыкая мотором, поставила закрепку, прогнав ткань туда-сюда. И не глядя на Эллу, направилась в холл. Там в кресле томился Ефросиний Петрович. Заулыбался, вставая навстречу, протянул увязанный в круглую коробку тортик.

— Дашенька, это от нас с Машей. С новым, значит, годом!

— Спасибо! Я с вами растолстею!