Atem. Том 1

Женщина попросила меня успокоиться (хотя я и не услышал в своей просьбе ни нотки нервозности) и принялась быстро нажимать на кнопки телефонной трубки; и только в эту минуту на меня накатила новая волна паники. Прошла ещё секунда, и её карие глаза впились в меня испытывающим взглядом, а затем она заговорила с кем-то по-французски просто на ошеломительной скорости. Я и слова разобрать не смог.

— Прошу, — протянула она мне трубку. — Мадам Лефевр.

— Bonjour, — в растерянности я вдруг поздоровался с ней на французском, хоть Эли ни раз упоминала о том, что её мама говорит по-немецки, однако довольно плохо. — Мадам Лефевр? — не придумав ничего лучшего, уточнил я. Она что-то неразборчиво спросила, и следующий вопрос я задал уже на родном мне языке: — Это Штэфан, может быть, Эли вам обо мне рассказывала… а может и нет. Знаю, она сейчас вместе с вами, как мне связаться с ней? Или, если вдруг она рядом, не могли бы вы пригласить её к телефону?

Она говорила таким тихим и ровным голосом, отчего приходилось прислушиваться к каждому произнесённому ею слову. Вдобавок у неё был неимоверный акцент и ошибки во временах, иной раз я просто не понимал, говорила она о настоящем, прошлом или же будущем. Я попытался выстраивать свои вопросы максимально лаконично, дабы получать более определённые ответы. Но в интонации Жюльет читалось откровенное нежелание общаться со мной. Несколько раз попросив передать трубку Эли, в ответ я получил череду категоричных отказов. То ли Эли находилась в другом месте, то ли Жюльет. Кто-то был в Париже, кто-то ехал или уехал из Парижа… сплошная временная путаница. Я попросил у неё новый номер Эли, на что услышал кроткое «non». На вопрос «почему?» — ответ «так решила Дэниэль».

— Вы вернётесь в Канаду? — тогда спросил я.

— Да, но услышать вы больше нового не. Вам был тоже лучше возвращаться.

А вот попрощалась она, на удивление не допустив ни одной грамматической ошибки, даже акцент исчез. Я не понимаю. Не понимаю, что сделал я, что произошло между Эли и мной, из-за чего я с ней и поговорить теперь не вправе.

— Связь оборвалась. Так и не расслышал, когда именно они прилетают, не подскажите? — солгал я, протянув трубку женщине. Уверен, немецкого она не знала, поэтому разыграть подобную сцену не составило ни малейшего труда.

— Простите, Жюльет не сообщала мне. Сейчас у неё отпуск, на работе она появится после Рождества. Однако в журнале есть отметка о том, что на двадцать первое декабря у неё запланирована встреча в госпитале Нотр-Дам.

— В Париже?

— Нет, здесь, вверх по Шербрук — 1560.

15

Я застрял в Монреале до пятницы. Хотел было найти отель поближе к лаборатории, но по случайному стечению обстоятельств в зале первого этажа заметил старенькое пианино марки «Steinway&Sons», которое стояло так, словно его задвинули в угол, как нечто мешающее смотреть телевизор, чёрная коробка которого гордо возвышалась на квадратной тумбе меж двумя окнами. Я разговорился с Карлом о музыке, всё удивляясь, настоящее ли это пианино, а если настоящее, то как можно было его столь неуважительно использовать: заставив горшками с геранью.

— Дед, подарил бабке, когда та родила ему сына. Он всегда хотел сына, — объяснял Карл, снимая плошки с инструмента. — Я бренчу на гитаре, это, — кивнул он на пианино, — не моё.

— Почему бы вам его не продать?

— А вы готовы купить? — расхохотался он. Находись мы в Германии, я бы всерьёз обдумал его предложение. — Последний раз на нём играли на Хэллоуин, всё отстроено. — Поднял он крышку, приглашая меня присесть.

Чуть позже на звуки музыки, заполняющей все этажи, подтянулись две женщины в сопровождении своих мужчин, кучерявый паренёк и пожилой чёрный мужчина, который всё порывался запеть «Hello, Dolly» Армстронга, но нот песни я не знал, поэтому предложил ему Синатра, на что он, махнув рукой, недовольно согласился. Часов около девяти, когда загнанная усилившимся снегопадом большая часть постояльцев вернулась в отель, в небольшом зале уже толпились человек двадцать. Мест на всех не хватало, и кто-то принёс дополнительные стулья из столовой. Народ расселся за пианино полукругом, подпевая чернокожему Джо и щёлкая пальцами, когда тот надрывал связки, отчитывая «Hit the Road Jack». Карл разжёг камин и, раздобыв акустическую гитару, присоединился к нам. За спиной послышался скрежет мебели: диван переместился к противоположной стене. Минуту спустя по деревянному полу застучали ноги, пустившиеся в пляс. Через час всеобщий энтузиазм притупился. Многие разбрелись по номерам. И вечер завершился тем, что Карл, Джо и я, благодаря старику Джеку («Jack Daniels»), подружились. Засев с бутылкой на потёртом пружинистом диване у камина. Я всё повторял, что не пью, а моя рюмка всё без конца наполнялась спиртным. Так, за дружескими вечерними встречами, пролетели три дня. В одиночестве я совершенно точно начал бы слетать с катушек.

16