Atem. Том 1

Ночь, накануне прилёта Эли с матерью, я плохо спал. Просыпался каждый час, да и сны какие-то мрачные: солдаты, войны, постапокалиптика. Может, тому виной стала наша недавняя беседа с Джо и Карлом. Мы говорили о «большой волне» Буша и войне в Ираке. Мне постоянно чудилось, будто Эли и я лежим в глубоком песчаном окопе, укрываясь от всюду разрывающихся снарядов и пуль, со свистом пролетающих над нашими головами. Одно видение было настолько реалистичным, что когда я потянулся за Эли и обхватил воздух, даже не сразу понял, где вообще нахожусь.

В лабораторию я приехал за полчаса до открытия. Нужно было узнать о времени встречи Жюльет в больнице Нотр-Дам. В прошлый раз из-за собственного волнения, я совершенно об этом забыл. Женщины с усталым лицом сегодня не обнаружилось. Зато я познакомился с Жаклин — с той самой, с которой общался по телефону; она, так же как и Жюльет, была француженкой. А её коллега помог нам разрешить проблему языкового недопонимая, переводя вопросы с английского на французский. Собственно, вопрос у меня был один — в котором часу у Жюльет назначена встреча. «В два».

Как выяснилось уже на месте, Нотр-Дам выполнял функцию учебного госпиталя при Монреальском Университете. В своём воображении я рисовал Жюльет в конференц-зале, сидящей за столом вместе с другими важными медиками. Но на деле застал её окружённую интернами. Невысокая женщина, верно, на полголовы ниже самой Эли и уж какая-то болезненно худая. А её чёрные взъерошенные волосы и короткая мальчишеская стрижка напомнили мне эту французскую актрису — Одри Тоту. Пока Жюльет общалась со «светлыми умами» Канады, я притаился на стуле в коридоре, засев между реальными пациентами.

— Мадам Лефевр? — обратился я к ней, как только она снова вышла из ординаторской, на сей раз одна.

— Oui? — подняла она на меня тёмно-коричневые миндалевидные глаза, уголки которых были в точности, как у дочери: чуть опущены, отчего глаза казались грустными. Но уже в следующую секунду они округлились от удивления, очевидно, догадавшись, кто именно находился перед ними.

— Очень приятно, — попытался я произнести с внешним спокойствием, хотя сердце снова бешено заколотилось.

— Штэфан? — недоверчиво покосилась она на протянутую ей ладонь, и я утвердительно кивнул. — Как вы ещё здесь? — спросила она, и я развёл руками. — Напрасно вы всё.

— Docteur Lefèvre! — позвала её какая-то девушка.

— Un instant, s’il vous plaît! Пройдёмте, — кивнула она на дверь за моей спиной, и мы оказались внутри ординаторской. Жюльет о чём-то попросила двух присутствующих тут врачей, и они поспешно вышли. — Хотите ли кофе или чай? — предложила она мне так услужливо и мягко, что я готов был разрыдаться от этого всеобщего заговора молчания.

— Нет, спасибо.

— Присаживайтесь, — указала она на длинный диван в центре комнаты.

Я начал расспрашивать Жюльет об Эли, но из-за её плохого немецкого лишь вновь запутался в её сумбурных объяснениях. Тогда я поинтересовался, говорит ли она по-английски. Чтобы скорее от меня отделаться, Жюльет могла бы запросто солгать, однако, она ответила «yes, I do». Нам стало значительно легче понимать друг друга. Я старался сохранять спокойствие, но каждый отказ рассказать что-либо о том, где находится Эли, вызывал незамедлительную вспышку гнева. Тон выдавал отчаяние, и никакие мои слова не возымели силы над непоколебимостью Жюльет.

— Я люблю её, — произнёс я последнее, что оставалось. Произнёс впервые в жизни со всей полнотой и осознанностью своего чувства.

— Штэфан, послушайте, — придвинулась она ближе и заключила мою ладонь меж своих. По-моему, данный жест свидетельствует о том, что у врача для тебя явно плохие новости. Затем Жюльет стала говорить, что понимает мои «душевные терзания», но, к сожалению, Дэниэль я не увижу, поэтому будет лучше, если я вернусь в Германию.

— Вы тоже знаете, как для меня будет лучше? Жюльет, я могу называть вас Жюльет? — Она утвердительно кивнула. — Всё, чего я хочу — получить объяснения от самой Эли, потому как из тех строчек, что она наскребла на клочке бумаги, я ни черта не понял. Никто не может дать мне её номер, словно это что-то противозаконное.

— Штэфан, — крепче сдавила она ладонь, когда мой голос начал срываться на крик. — Это просьба Лэли́. Дэниэль, — тут же поправила она себя. Сколько ещё вариаций её имени мне предстоит услышать? Но эта Лэли́ сейчас была для меня незнакомкой, кем-то чужим и жестоким. Кем-то, кого я не встречал раньше.