О, а вот и жандармерия! Проверив мои документы, в участок они меня не забрали. К блюющим туристам тут у них особое отношение что ли? Или все такие благосклонные из-за приближения конца ещё одного года? Они попросили не нарушать «общественный порядок», иначе в следующий раз простым предупреждением всё не ограничится. Я пообещал впредь не показывать слёзы на публике, раз в Париже так не принято, и не изрыгать еду из не предназначенной для того дырки. Моей циничной шутки они не оценили, но предложили проводить до ближайшей станции метро. Я отказался, дорогу, кажется, ещё в состоянии перейти сам.
28
Очнулся я в больничном коридоре. Повсюду воняло спиртом и болезнями. Как я здесь оказался, я не помнил. Попытался подняться с неудобной кровати-каталки, но меня тут же кто-то осадил из-за спины, что-то сказав на французском. Столь резкое движение отозвалось звоном в ушах. В глазах вновь потемнело.
Когда очнулся во второй раз, меня катили по коридору, заставленному койками с больными. Краем глаза заметил пару переполненных палат, из которых эхом разносился глубокий грудной кашель. Потом меня завезли в одну из этих палат, потеснив остальных пациентов. На мои вопросы «где я», «что со мной» и «что они собираются делать», я так и не получил вразумительных ответов. Тогда я собрался силами, поднялся, вышел в коридор — кроме пациентов, брёвнами разложенных вдоль зелёных стен — никого. Блок медсестёр пустовал. На стойке лежали еловые ветки и мишура. Свалился на стул напротив. Через какое-то время пришла медсестра и потащила меня обратно в палату. Я запротестовал, стал сопротивляться, спрашивая, где моя куртка и документы.
Куртка обнаружилась на койке в палате. Документы — на месте, а вот деньги и банковские карты пропали. Попросил позвать врача, но и тот по-английски не говорил. Он попросил не волноваться и выполнять указание медсестёр. Позже меня повели в рентген-кабинет. Сделали снимок лёгких. «Всё плохо», — только и смог я понять.
К вечеру температура поднялась до критической отметки, я не соображал, что происходит вокруг. Смотрел на облупившуюся штукатурку потолка, пытаясь сделать хоть вдох, но отчего-то не получалось. Тело затрясло в конвульсиях. Задыхаясь, начал шлёпать ладонью по стене, подзывая хоть кого-нибудь. Разум вновь накрыла темнота.
29
В сознание я пришёл уже почему-то в машине скорой помощи. Напротив сидели две девушки в синих куртках с логотипами госпиталя и красными крестами.
— Куда вы меня везёте? — пробормотал я. Не уверен, что они даже расслышали вопрос.
— Не волнуйтесь, — ответила одна из девушек, положив ладонь мне на лоб.
Я снова то ли вырубился, то ли заснул.
Открыл глаза — больничная палата, маленькая чистая. Кроме меня — никого. Зашёл врач — женщина в защитной маске, только зелёные глаза обеспокоенно осматривали меня. Она сама сидела на стуле рядом с кроватью, натягивая на руки резиновые перчатки.
— Что вы собираетесь делать? — спросил я её.
— Open your mouth, please, — сказала она, и я послушно выполнил просьбу.
Затем в палату зашла медсестра и женщина-врач попросила её о чём-то. Девушка стала стаскивать с меня свитер. Холодный стетоскоп неприятно коснулся кожи, и моим лёгким устроили «прослушивание». Потом врач принялась ощупывать каждое моё ребро, по крайней мере, ощущалось именно так, а после неприятной процедуры она кивнула медсестре, и та протянула мне больничную пижаму.
— Вы хотите меня здесь оставить? — обратился я к обеим.
— У вас пневмония, — ответила доктор. — Нужно начать лечение незамедлительно.
У меня снова взяли анализы. Заставили выпить какой-то овощной бульон. А потом, заминированный медикаментами, я уснул. Проснулся, уже ночью. Хотел самостоятельно найти туалет, а, оказалось, без посторонней помощи даже с кровати встать не в состоянии.
30
Следующим утром всё повторилось — болезненный кашель, уколы, литры горячего чая или какого-то травяного отвара и больничный запах. Из окна было видно только голые ветви деревьев, на которых сидели вороны и каркали на серое сырое небо.
К обеду температура значительно спала, а с её уходом появился аппетит. А может, я просто плохо позавтракал. После предобеденного осмотра доктор сказала, что «начатое своевременное лечение сыграло немаловажную роль в моей столь заметной поправке».
— В случае с воспалением лёгких — или скорые улучшения, или недели лечения. У всех по-разному. Вам повезло, — улыбнулась она, ободряюще похлопав меня по груди и убрав стетоскоп. — Можете опустить кофту.
— Когда меня выпишут?
— «Выпишут»? — рассмеялась она. — Полежите под нашим наблюдением до конца недели. Нужно перестраховаться. — Звучит как-то по-Майеровски. — Сейчас вам принесут отхаркивающее.
Затем она попрощалась и ушла, оставив меня на медсестёр и дежурного врача.
31
Дверь палаты открылась, и вслед за резким спиртовым запахом вошёл врач в белом халате и маске, натянутой по самые глаза, неестественно голубые.