Athanasy: История болезни

– Но… Норма Выработки вознёсся… – прошептала она.

– Теперь работает тридцатью тарелками сразу. Город – это мы. Точнее, вы. Я-то просто Лошадь.

Весь мир в голове Полыни перевернулся с ног на голову. Обломки старой памяти толкались в черепе, сталкивались с новыми знаниями и сцеплялись в невероятные, чудовищные картины.

Она встала и отступила от берега ужасного озера, с трудом сдерживая дрожь.

– Мне… Я хотела бы выйти из Плёнки одним куском. Если это возможно.

Лошадь склонил длинную шею к озеру и попытался отпить розовой воды, но ему в лицо плеснула корка твёрдой и грязной пены.

– Тьфу… Тхуф… – он потряс головой и оглянулся на собеседницу. – Что ж ты сразу не сказала! Пойдём, пошли, топ-топ.

Полынь облегчённо выдохнула; после чего бросила последний взгляд на огромное, ярко освещённое поле, поверхность которого постоянно тревожили осадки.

– А Раджа сказал, что в Рай попадают только люди…

– Он прав, разве нет? Рано или поздно, так или иначе, Норма вернётся сюда. Выпадет дождём. Плюс тридцать шесть и шесть градусов, штиль, немного железобетонно с примесью скалы и стекла, переменная взмясь, водите осторожно.

– Переменная что?

– Взмясь.

– Ладно…

Полынь снова испытала желание схватиться за голову, переполненную словесным мусором Лошади.

– Пойдём, пойдём! – воскликнул он, нетерпеливо перебирая ногами. – Кстати, не хочешь на меня сесть?

– Но ты же сказал, что нельзя…

– Я не предложил. Я спросил, не хочешь ли ты.

– Нет, спасибо.

– Вот и молодец.

С каждым шагом воздух становился холоднее и суше. Начали зудеть части тела, лишённые кожи; каждый обнажённый позвонок и сустав теперь превратился в маленький огонёк боли. Толстый слой слизи, конденсатом собиравшийся на голой плоти, теперь истончился и начал подсыхать, превращаясь в твёрдые белые хлопья. Эта корка трескалась при каждом движении и осыпалась под ноги.

Полынь безотчётно и жадно провела рукой по стене, пытаясь собрать с неё ещё хоть немного спасительной сырости. Она даже не успела испугаться перед тем, как осознала, что добровольно обращается к Плёнке; но колоссальное давление чужого сознания так и не ворвалось в череп. Плоть на стене казалась податливой, вялой и неприятно сухой. Даже гнойнички не находили в себе сил светиться: они висели пожухлыми тёмными мешочками, которые совсем не хотелось протыкать когтём.

Лошадь маячил низкой тенью впереди – непривычно молчаливый и напряжённый.

– Куда мы идём? – почему-то шёпотом спросила Полынь.

– Ш-ш… Тут много твоих друзей. Таких же, как ты.

– Разве это плохо?

– Спроси об этом себя. Хотела бы встретиться с самой собой? Немного философский вопрос.

Полынь поймала себя на том, что нервно поглаживает рукоять цепа, покрытого коркой засохшей крови, и нахмурилась.

Лошадь замедлил шаг настолько, что почти остановился; после чего опустился на брюхо и пополз, приближаясь к узкой дыре в стене тоннеля. Он оглянулся на Полынь:

– Смотри, смотри, глаза протри и не ори.

Дыра оказалась не входом, а окном. Сквозь узкую прореху в плоти была видна очередная огромная пещера – но на этот раз узкая, длинная и тёмная.

Единственным источником света был большой прямоугольный провал в дальней стене, наполненный невыносимо ярким, неестественно белым сиянием. На фоне этой яростной белизны мелькали тёмные фигуры – шипастые и мускулистые.

– Демоны?.. – недоумённо спросила Полынь. – Какого чёрта они там делают?

– Я бы предпочёл, чтобы они делали чёрта. Продолжай смотреть и не ореть.

Из полутьмы показался ещё один демон. Он тащил за собой ящик, из которого сочилась тёмная жидкость. Приблизившись к свету, демон подхватил ящик на руки и шагнул в провал.

Полынь отчаянно сощурилась, пытаясь увидеть, что же происходит в жутком сиянии. На глазах выступили крупные слёзы, но сквозь них удалось разглядеть, как силуэт демона водружает ящик на вершину пирамиды, составленной из таких же контейнеров.

Внезапно раздался жуткий скрип. Белый прямоугольник начал быстро сужаться – как будто стены ринулись с двух сторон двумя огромными плоскими челюстями, чтобы наконец поглотить и переварить болезненную яркость. Челюсти схлопнулись, и пещера погрузилась в темноту; но скрип прекратился не сразу – он пополз вверх, удаляясь всё выше и выше, пока не затих совсем.

Полынь прикрыла веки и подождала, пока остынут глаза. После чего спросила:

– Что происходит?

– Не всё влезает в трубу, понимаешь? Жидкое вознесение доступно не всем. Дискриминация по агрегатному состоянию выходит.

– Ты можешь выражаться яснее?

– Могу, как могу, как могу, так и могу, – огрызнулся Лошадь, – поживи в моей шкуре, потом урчи.

– Но у тебя нет шкуры.

– Вот именно. В ней уже кто-то живёт. Фазовое равноправие!

Последние слова Лошадь воскликнул так неожиданно, что Полынь передёрнулась. Она спросила:

– Равноправие шкуры?

– Нет, это я о тебе. Не хочешь из Полимерного озера по трубе? Хочешь одним куском на лифте? Полезай в ящик.

– Ящик…

Полынь уставилась в темноту пещеры, закусив губу.

– Тут опять какой-то подвох? – подумав, спросила она. – В ящике я выйду из Плёнки тарелками?