Для того чтобы выйти за узкие пределы писательского призвания и стать почти небывалым в наше время эталоном образа жизни, вовсе не нужно умение удержаться на первом плане и наводить на себя верные ракурсы, а ракурсы, в которые попадал Солженицын, далеко не всегда были верными. За рамками чистой литературы трудно всерьез сравнивать человека, покровительственно озирающего страну с подножки персонального поезда, и чахоточного аскета с его козой на заднем дворе. Солженицын в своих произведениях учил нас жить не по лжи, подкрепляя свои доводы заботливо лелеемым личным авторитетом. Оруэлл ничему не учил, он просто жил не по лжи, заплатив за свои убеждения жизнью, полной лишений, и безвременной смертью. Его-то невозможно себе представить во френче деспотического индпошива, который конструировал себе в вермонтском изгнании претендент в пророки.
Герой Оруэлла, Уинстон Смит, не выдержал испытания комнатой номер 101 и полюбил Большого Брата. Оруэлл в своем пожизненном смирении прекрасно понимал, что сумма общего зла в состоянии сломить любого человека и что сила такого человека – не в героическом моментальном противостоянии, а в тихом ежедневном сопротивлении, где даже естественные жесты, даже половой акт, как это и случилось в жизни Смита, обретает черты бунта. Герои Солженицына, в первую очередь те, кому он подарил эпизоды собственной биографии, – это не столько примеры, сколько проповедники с претензией на лидерство, это претенденты на френч Большого Брата просто потому, что, как им кажется, он сидел бы на них лучше, они бы исполнили эту роль справедливее.
Может быть, несправедлив тут как раз я сам, и имело бы смысл дожить до столетия самого Солженицына, чтобы по достоинству и с подобающей дистанции сравнить эти две центральные фигуры века – и я называю их центральными вполне сознательно, потому что Сталин или Гитлер – просто убийцы, какие существовали всегда, а люди, способные открывать нам глаза на мир, случаются гораздо реже, чем убийцы. Но Солженицыну уже и так за восемьдесят, круглая дата не за горами – сегодня почти в два раза старше Оруэлла, и от итога этого по-своему великого пути уже не отвернуться. Царский поезд, с триумфом прокатившийся вдоль трети земной параллели, уже больше не под парами – независимо от миссии, взятой на себя машинистом, он навсегда затерялся где-то в дачной местности Подмосковья.
И в этом для нас нет никакого нового урока: венец святости обретает не тот, кто учит говорить правду, а тот, кто эту правду говорит.
ПАСТУХИ НА ЛУГУ
Слово «индейка»,
Не могу судить, насколько это верно, но существуют виды животных, которые в глупости вполне могут с индейкой посоперничать, – в том числе такой, который полагает себя самым умным на свете. Вот, к примеру, эпизод из истории острова Пасхи – небольшого клочка вулканической суши посреди Тихого океана, почти в четырех тысячах километров к западу от Чили. Когда на нем появились предки коренного населения, остров был покрыт густым лесом, причем здесь произрастал уникальный вид самой крупной в мире пальмы. Новоявленные островитяне стали интенсивно эксплуатировать это богатство – они рубили лес на постройку лодок, на топливо, на предохранение почвы от эрозии и, не в последнюю очередь, для сооружения подъемных механизмов, с помощью которых здесь устанавливались знаменитые культовые статуи многометровой высоты. В конечном счете лес был полностью вырублен, и общество попросту обрушилось – в результате жестокой гражданской войны, эпидемий и массового людоедства население острова сократилось на 90 процентов. Возникает интересный вопрос: что думал человек, рубивший последнюю пальму, и что думали все остальные, глядя, как он это делает?
Этот пример я почерпнул из лекции, прочитанной американским экологом и географом Джаредом Даймондом по случаю присуждения ему очередной премии. Лекция называется «Почему некоторые общества принимают катастрофические решения?», и ее текст опубликован на сайте Edge, который регулярно знакомит читателей с идеями ведущих ученых современности.