Атлантида, унесенная временем

И мне пришлось рассказать ему подробно об эпопее с книгой разведчика-нелегала Гражуля, по которой я учился еще в конце пятидесятых в спецшколе разведки. А потом, уже в девяностых, работая в Академии разведки, я изъял ее из архива и добился издания в открытой печати.

Мы сидели в полумраке, не желая зажигать огня, радовались закату и молчали. Хотя думали об одном и том же – до чего же тесен мир!

Первый день был наш – мы отдыхали. А следующий день – это было время торжественного искреннего отношения людей острова к Брису, его семье, его делам, семье Гора и Риды…

Веранда постепенно заполнялась гостями, и было заметно, что они чувствовали себя здесь весьма свободно, по-свойски. Мы быстро вписались в этот бьющий доброжелательностью круг. Многие хорошо говорили по-русски. И чисто по-гречески – объятия, объятия, объятия… От избытка чувств, видимо. Похлопывание по плечам, спине, пожатие рук, взгляды и радостные восклицания создавали атмосферу непринужденности и уюта.

Стол – грубая столешница со скамьями ей под стать – ломился, но не от богатства блюд, а от всего, что выращено своим трудом и подготовлено на чьей-то семейной кухне.

Один из гостей, седой и крепко скроенный, показывая мне очередного гостя, поднимающегося вверх по лестнице с тяжелыми переметными сумками, говорил:

– Брис может накрыть стол на всех один, но только не здесь… Будет обидным, если каждый не принесет что-либо, сделанное собственными руками…

– Традиция? – уточнил я.

– Традиция, – подтвердил грек. – Добрая традиция… Она помогала нам выжить в войну и после войны…

Виноградная водка и национальный коньяк «метакса» мало привлекали гостей. В ход хорошо шло вино. Чуть мутноватое, но из лучшей виноградной лозы.

У стены выстраивались пустые плетеные бутыли. Как сказал один из гостей, этот ряд символизирует размах торжества. На мой наивный вопрос – куда все эти плетёнки денутся? – ответ был прост: унесут домой, ибо каждая плетенка имеет свой знак опознания – орнамент. Стоявший рядом Гор пояснил, что легенда гласит: орнаменту на бутылях – тысяча лет, а это столько, сколько, возможно, помнит себя род семьи грека.

На третий день пребывания на острове Брис пригласил в бунгало Совет старейшин острова. Эта неформальная группа, как он говорил, является «совестью острова» – это и советники, и учителя, и третейские судьи.

Брис спросил: все ли из нас хотят присутствовать на этой встрече? Захотели все, естественно, кроме Гора и Риды – эти дни на острове они посвящали семейным делам. Брис пояснил, что старейшины прибудут сами, точнее, в знак уважения, их привезут либо дети, либо внуки, а может быть, и правнуки.

К полудню восемь не столь блестящих марок автомашин и… две пароконные коляски стояли в реликтовой сосновой роще. Поднимались старейшины острова по боковой лестнице, ведущей прямо на террасу. Их встречал Брис, снова во всем белом. С каждым он здоровался двумя руками, и в ответ они, в знак глубочайшего уважения, терлись щекой о его руку. Он же прижимался своей щекой к их щеке.

На веранде – уже не грубый стол, а лучшие резные столики и кресла, вынесенные из комнат. Все сидели овалом – десять старейшин, Брис и я. Стояну предложили место в кругу, но он отказался – в его заботу входило «журналистское участие». Влад и Ольга не обиделись, ибо «так надо».

Старики-старейшины были в возрасте между шестьюдесятью и восьмюдесятью, но крепкие, загорелые; перед собой на стол они положили жилистые руки. Неторопливо, мудрым взглядом они рассматривали нас. Брис начал беседу с представления старейшин и нас. Он называл место представительства каждого и его имя. И хотя у Стояна был магнитофон, позднее Брис предоставил список старейшин. В моей же рукописи приводятся только имена, без фамилий.

Начиная, Брис протянул ладонь к сидевшему рядом старейшине и сказал:

– Отец многочисленного семейства Иванос. Его мысли и дела связаны с Россией, как и имя…

Иванос, поклонившись Брису и всем присутствующим, достал что-то из кармана и передал Брису. Это был русский георгиевский крест, но на новой и очень яркой георгиевской ленте.

– Этот крест получил мой прадед в Севастополе из рук самого адмирала Нахимова, – четко выговаривая русские слова, говорил он. – Ведь многие из спасенных русскими моряками детей были переданы на воспитание в военные полки, а мой прадед – в морской экипаж города Петра… И оказался на службе в Севастополе…

Крест пошел по рукам и неожиданно возвратился к Брису еще с тремя. Брис поднял один из них и спросил:

– Это чья награда, отцы?

– Моего деда, – отозвался квадратный, с крепко посаженной головой старейшина Скопас. – Дед воевал с японцами, был в артиллерии… Защищал Порт-Артур…

А Брис поднял следующий крест. И когда один из старейшин признал в нем свой, Брис попросил рассказать историю этой награды, назвав старейшину Полидором.

– Мой прадед воевал на болгарской земле, на Шипке. У нас в доме висит картинка этой горы, но уже с памятником сражению. Картинку принес уже мой дед, когда служил в русской армии и был на войне с германцами в ту, Первую.