Атлантида звалась Кишинёвом (СИ)

* * *

По возвращении в Кишинёв я нанял человека, он содрал со стен сакли остатки глины и заново покрыл их глиной, смешанной с конским навозом, а затем побелил. Я выкрасил оконные наличники и подоконники синей краской, жилище стало выглядеть более или менее прилично. Пришёл мой новый знакомый — поэт, чьи стихи, как и мои творения, нигде не печатали. Он посмотрел на джунгли на участке, сказал:

- У тебя в руках состояние, а ты волынишь, как старосветский помещик.

Мы с ним, трудясь дотемна, выкорчевали заросли, накидали груду их на просушку, вскопали освобождённую землю и, под руководством Марии Григорьевны, посадили редиску, решив в следующем году выращивать помидоры. Поэт показал себя и как плотник — сколотил курятник. Мария Григорьевна купила на рынке цыплят, они быстро подрастали. Дни один жарче другого прогревали землю, и из неё пёрла благотворная жизнь. Лишь только первые лучи проникали в окно, я выходил из сакли, набирал миску редиски, мыл в тазу с водой и поедал с солью — она была непередаваемо вкуснее той, из магазина или с рынка, которую мы ели раньше.

В библиотеках, продолжая находить стихи кишинёвских поэтов, я, под впечатлением лета, упивался сборником киносценариста Яна Топоровского «Трава меж камней», вышедшим в 1976 году. По-прежнему делая переводы для журнала «Стелуца», познакомился в редакции с поэтом, эссеистом, видным переводчиком Александром Марковичем Бродским. Благодаря его прекрасным переводам, я узнал произведения классика румынской литературы Михая Эминеску. Особенно меня потряс перевод Александром Бродским поэмы Эминеску «Лучафэрул» о любви небожителя — вечерней звезды — и земной девушки.

Рудольф Ольшевский познакомил меня с приезжавшим из Москвы поэтом, прозаиком, переводчиком Кириллом Владимировичем Ковальджи, который тогда заведовал отделом критики журнала «Юность» и согласился прочесть мою повесть. Он пригласил меня в ресторан гостиницы «Кодры», где остановился, заказал айриштю, баранину по-молдавски, вино «Негру де Пуркарь», поговорил со мной о том, что можно было бы сделать, чтобы вещь была опубликована. Затем дал совет:

- Не будь автором одной повести, пиши другое. У тебя получается, и что-то обязательно будет напечатано.

Я принялся так и делать. Потом бывал у Кирилла Ковальджи в Москве в редакции «Юности», в один из приездов показал ему новый рассказ, услышал похвалу. Рассказ увидел свет в выходящем в Кишинёве журнале «Горизонт». Но до того ещё сменится не одно лето, пройдёт не одна зима, когда вечерами на автобусе N 9 я буду выныривать из тёмной балки с единственным фонарём на столбе в жизнерадостно освещённый город и заглядывать в Союз писателей на улице Киевской или в недалёкий от него Дом печати.

Там и там я знакомился с поэтами, слушал их стихи, при этом открывались нити, которые связывали Кишинёв с местами, где я жил раньше. В Доме печати, оказалось, слышали о гордости Казанского университета ТЮМИФФе — театре юмористических миниатюр историко-филологического факультета. Театр создал искромётно-остроумный, неизменно находчивый мастер импровизаций Василий Беспалов, в ком призвание журналиста сочетается с артистическим дарованием.

Поэт Александр Милях, учившийся в Москве в Литературном институте имени Горького, знал учившегося там же Евгения Чепурных, с кем я приятельствовал: он прославился с юных лет, стал гордостью Самарского края.

Сам Александр Милях предстал творцом исполненных сердечного трепета, приобщённых к высшему духовному смыслу образных параллелей:

Снег подобрел.

Прямей и круче

Берез оживших

Белизна,

И позолоченная туча,

Что купол — ввысь

Устремлена.

И так дышать

светло и славно,

Как будто нынешней весной —

Родная Речь — учебник

Главный,

Опять раскрыт передо мной…

Неотразимо выразительны строки поэта о землетрясении, которые дают представить другие катастрофы, ту же войну:

А грозной ночью — взбунтовались вещи,

Не стены в трещинах — разрушился покой…

Терпение мастера-гончара, чьей души «огонь нерукотворный вечен», сила творчества побеждает беду, наполняя вновь созданное:

Талант творца — те продолжают вещи,

Земной цены которым не найти!

Так и видится, словно оно произошло вчера, знакомство с Олегом Ефимовичем Максимовым, чьи сборники стихов тогда ещё не выходили, но поэта хорошо знал весь литературный Кишинёв. В вас вторгается его чёткий властный стих, ведёт за собой обжигающая острота чувств, чья жгучесть бывает в экспрессивном контрасте с глубиной смысла.

Это стихотворение названо «Красный холод».

Мать позвала. Я выбежал во двор

И, ослепленный, замер у порога!

А было так: струилась вдаль дорога