Атлас. Личная библиотека

Я храню и другие воспоминания, важные уже не столько для мировой истории, сколько для меня одного. Первое – об открытии знаменитой баллады Кольриджа. Я ступил в беззвучный прибой образов и ритма, который приснился Кольриджу в последние годы XVIII века, еще до того, как он впервые увидел открытое море, разочаровавшее его потом в Германии, поскольку обычное море оказалось куда меньше платонического моря кольриджевой фантазии. Второе (впрочем, оно не было вторым, они пришли ко мне почти одновременно) – об откровении другой, не менее чудесной музыки стихов Верлена.

Мой последний тигр

Перевод Б. Дубина

Всю жизнь меня сопровождали тигры. Чтение так переплелось у меня с другими повседневными привычками, что я, сказать правду, уже не знаю, был ли моим первым тигром тигр с книжной иллюстрации или тот, давно умерший, за чьей упрямой ходьбой взад и вперед я завороженно следил с другой стороны стальных прутьев. Мой отец любил энциклопедии; за что их ценил я, так это за изображенных там тигров. Вспоминаю теперь тех, что были в томах Монтанера и Симона (белого сибирского тигра и тигра из Бенгалии), и еще одного, тщательно выписанного пером, растянувшегося в прыжке и чем-то напоминающего реку. К этим тиграм, стоящим перед глазами, присоединяются иные, созданные из слов: знаменитый костер Блейка («Tyger, tyger, burning bright»[8]) и формула Честертона: «Воплощение ужасающего изящества». Ребенком, прочитав «Jungle Books»[9], я навсегда расстроился из-за того, что Шер Хан был по сюжету злодеем, а не другом героя. Пытаюсь и не могу вспомнить волнистого тигра, вычерченного кисточкой какого-то китайского художника и никогда не видевшего другого тигра, но, без сомнения, видевшего его вечный прообраз. Вероятно, я обнаружил этого платоновского тигра в книге Аниты Берри «Art for Children»[10]. Я не раз спрашивал себя потом, почему именно тигры, а не леопарды, не ягуары? Единственное, что могу сказать: я не люблю пятен, а полосы люблю. И напиши я вместо тигра «леопард», читатель безотчетно почувствовал бы фальшь. Теперь к этим нарисованным и описанным тиграм прибавился другой, которого мне открыл наш друг Куттини в замечательном зоологическом саду, носящем название «Мир животных» и не имеющем клеток.

Этот последний тигр – из плоти и крови. С явной и пугающей радостью приблизился я к этому тигру, язык которого лизнул меня в лицо, лапа которого равнодушно или ласково легла мне на голову и который, в отличие от своих предшественников, был пахнущим и тяжелым. Не могу сказать, что этот ужаснувший меня тигр более реален, чем те другие, ведь ствол дуба ничуть не более реален, чем картины сна, но хотел бы поблагодарить нашего друга за этого тигра из плоти и крови, которого сегодня утром ощущал всеми чувствами и образ которого вспоминается мне теперь, как вспоминаются тигры из прежних книг.

Мидгардсорм

Перевод Б. Ковалева

Конца нет морю. Рыбе нет конца,
зеленый змей от края и до края,
в морях зеленых землю запирая,
ее сжимает силою кольца.
Хватает хвост безмерный цепкий рот,
края смыкая. Бури, ярость, тени
и отраженья сотен отражений
кольцом людской обхватывают род.
Двуглав, как амфисбена. Счету нет
глазам, в глаза взирающим без страха.
И головы упорно ищут след
цепей войны и проклятого праха.
Но ведали в Исландии, что море,
увидев Змея, канет в толще льдов
и облаченный в ногти мертвецов
проклятый челн качнется на просторе.
Чудовища немыслимая тень
над бледною землею вознесется,
и кончится, коль Волк обрушит солнце,
неназванными сумерками день.
Страшит нас образ безобразной твари,
что видел я в предутреннем кошмаре.

Кошмар

Перевод Б. Ковалева