Атлас. Личная библиотека

Поэт заявляет о дружбе человека и камня; я же хочу обратиться к другому типу дружбы, более существенному и загадочному, – дружбе человека и воды. Она более существенна, поскольку мы созданы не из плоти и крови, а из времени и быстротечности, очевидной метафорой которых служит вода. Об этом говорил еще Гераклит.

Во всех городах есть фонтаны, но они отвечают разным запросам. Их бытование в мусульманских поселениях объясняется древней ностальгией по пустыням, поэты которых, как известно, воспевают колодец или оазис. В Италии фонтаны, по всей видимости, удовлетворяют ту потребность в красоте, которая в принципе свойственна итальянской душе. О швейцарских городах можно сказать, что все они хотят быть в Альпах, и поэтому многие уличные фонтаны стремятся подражать горным водопадам. В Буэнос-Айресе фонтаны украшены очень ярко, они куда более заметны, чем в Женеве или в Базеле.

Милонга кинжала

Перевод Б. Ковалева

В Пеуахо мне дали
клинок, что страх внушал:
неужто к нам вернется
зловещий генерал?

Лишь дерево да кожа —

эфес не защищен;
а стали снится темный,
тигриный снится сон.

Ей снится, что однажды

забвенью вопреки
кинжал в руке послужит
хозяину руки.

В Пеуахо кинжалу

судьбу кузнец ковал:
клинку и смерти мало,
и мир жестокий мал.

В моем кинжале вижу

о днях грядущих весть:
орудий смертоносных
уже не перечесть.

Их столько, что планета

на острие кружит
и смерть сама не знает,
кого и где сразит.

Среди вещей спокойных

спокойно спи, кинжал.
Но знай: вернется скоро
зловещий генерал.

1983

Перевод К. Корконосенко

Мы с Гайде Ланхе беседовали в ресторане в центре города. На сервированном столе оставались крошки хлеба и, возможно, два бокала; очень вероятно, что мы вместе пообедали. Мы, как мне кажется, обсуждали фильм Кинга Видора. В бокалах, допускаю, еще не закончилось вино. Я ощутил приближение тоски, осознав, что повторяю уже сказанные слова, что Гайде это понимает и отвечает мне так же механически. Внезапно я вспомнил, что Гайде Ланхе давно умерла. Она была призраком и не догадывалась об этом. Страха я не почувствовал; я почувствовал, что было бы невежливо сообщить ей, что она призрак, красивый призрак.

Этот сон переплелся с другим сном прежде, чем я успел проснуться.

Запись, продиктованная в одном из отелей Quartier Latin [12]

Перевод К. Корконосенко

Уайльд пишет, что человек в каждый миг своей жизни есть все, чем он был и чем он будет. В таком случае Уайльд в годы благоденствия и литературного успеха уже был Уайльдом из тюрьмы, а еще оксфордским и афинским Уайльдом и тем, почти безымянным, который умрет в Hôtel d’Alsace в Латинском квартале. Теперь этот дом называется L’Hôtel и в нем невозможно отыскать два одинаковых номера. Легче поверить, что его изготовил столяр-краснодеревщик, чем разглядеть в нем замысел архитектора и работу каменщиков. Уайльд ненавидел реализм; паломники, посещающие это святилище, подтвердят, что здесь все перестроено так, как будто это посмертное произведение Оскара Уайльда.

«Я хотел узнать другую сторону сада», – сказал Уайльд Андре Жиду в конце жизни. Ни для кого не секрет, что Уайльд познал заключение и позор, но было в нем что-то юное и божественное, отменявшее все невзгоды, и известная баллада, задуманная в патетическом ключе, – не самое потрясающее из его творений. То же могу сказать и о «Портрете Дориана Грея», этом ненужном переиздании куда более прославленного романа Стивенсона.

Какое послевкусие оставляют нам книги Оскара Уайльда?

Это таинственный вкус счастья. Он напоминает другой праздничный вкус – шампанское. Давайте же с радостью и благодарностью вспомним Уайльдов «Дом блудницы», «Сфинкс», эссе и диалоги об эстетике, его волшебные сказки, лапидарные библиографические заметки и неисчерпаемые комедии, в которых очень глупые люди блещут остроумием.

Стиль Уайльда был декоративным стилем одной из тогдашних литературных сект, The Yellow Nineties[13]. Они стремились к музыкальности и зримости. Уайльд упражнялся в этом стиле не без улыбки, как мог бы упражняться и в любом другом. Технический разбор творчества Уайльда для меня невозможен. Думать о нем – это как думать о близком друге, которого мы никогда не видели, но знаем по голосу, и по которому тоскуем каждый день.

Ars Magna [14]

Перевод Б. Дубина

Я стою на одном из перекрестков улицы Раймунда Луллия на острове Мальорка.