Атом (Atom)

– Раньше был. Не знаю уж, почему ему приспичило зачислиться в бандюки, но я предложил поработать на популярность, она выйдет почти такая же бешеная, как у тебя после спасения. Надо было видеть – я прошествовал в комнату управления и шлёпнул по рычагу, словно по отчаянной рукоплите, спасая твою тощую задницу. Тебе достался эквивалент мягкого курса электрошока – будут периоды выпадения памяти, провалы в воспоминания, плохая концентрация, и иногда ты будешь залипать.

– У меня в ушах звенит зуммер.

Рекс Камп собирается уходить, но в дверях останавливается и оборачивается на Фиаско.

– Пока, – каркает он.

14 – Европа после дождя

Пост мэра допускает немало возможностей послужить людям. Этого надо избегать путём использования нескольких ключевых слов, передаваемых избраннику в день вступления в должность. Между тем, стоит выглядеть занятым; сегодня шофёр везёт мэра во Дворец Ассамблеи на Площади Маккена, чтобы презентовать президенту некий предмет неясного назначения. Мэр понимает суровые условия предвыборной кампании; во время своей собственной он обещал установить общественный праздник для тренировок в вязкой неуверенности средней глубины – уловка слишком циничная даже для жителей Светлопива. Лозунг его компании – «Уготовим псам ад» – несильно улучшил его положение. В конце концов, пришлось поймать остальных трёх кандидатов в подвале и задушить их своей задницей.

Случай с его аурой окончился официальным заявлением, что пост мэра не зависит от публичной демонстрации духа. Леон Вордил ответил трансляцией семичасового распада ауры в зале ожидания аэропорта.

Сейчас мэр включает телик в автомобиле и пялится в него. Гарри Фиаско, вроде загорелый, делает заявление сквозь шелест вспышек.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает кто-то.

– Современный, залатанный, тяжёлые галлюцинации, и я залипаю. Но мне кажется, после такого события легко быть мудрым. Я… Я дал себе зарок не плакать. Вот что я хотел сказать. Каждый год одного игрока в гольф убивает молнией. Это, может быть, единственное доступное нам доказательство существования Бога. Когда я сидел на стуле, я видел и чувствовал то, что сейчас не могу вспомнить. Но я знаю, мы все, каждый из присутствующих здесь, призраки зародышей. Недодемоны, вот так. Конечно это весьма цветистое высказывание, но этот наш мир найдёт конец в огне и сере, леди и джентльмены. Огонь и сера, без вариантов. Кадры с Блинком.

– Это древнейший инструмент в ящике. Очаровательный преступник. Достаточно молодой, чтобы изображать жертву. Ложное прозрение в заключении. Весьма трогательно. И вновь судебные начальники тормозят, как зомби, меняющие направление.

Блоха Лонца неуверенно улыбается в камеру, прорываясь сквозь коридор вопящих репортёров.

– Зачем вы украли то яблоко?

– Да, сэр, я украл его – качественно украл. – Зачем?

Блоха проталкивается в дверь.

– Проголодался.

Диктор начитывает поверх кадров президента, перерезающего ленточку на стрельбище по мишеням. – Президент подвергся очередному удару по своей по-шлости из-за разоблачения, что каждый вечер он обматывает изолентой голову питона, суёт его в горло и напевает «Америку» из «Вестсайдской истории». Сейчас мы отправимся в Светлопивский Дворец Ассамблеи на Площади Маккена на отчётное выступление президента.

Мэр наклоняется вперёд. – Водитель, быстрее – начинается.

Шофёр оборачивается – под форменной фуражкой женское лицо из снега и дыма.

– Расслабься, – говорит она.

– Какие проблемы? Она поднимает пистолет.

– Метаболик.

Взрыв пробуждает его в день со вкусом роз. Бесцельные пятна музыки в воздухе. Дом под листьями, дневной шёпот отшельников, вечера, дабы достигнуть их хвалы. Это ячменно-бронзовая страна, революционные белки на дубах, гранатовые листья на иссохших набережных, паладины и цветастая чернь рыскают по сельской местности, поэты экстатируют и лепесткуют под часами. Голубое сахарокопьё падает сто футов через обрыв, завиваясь над пеной.

На рассвете он отбирает глазные яблоки, полный мешок звенящих брелков, статуэтки замёрзшей крови. Громадное сборище мелет свой путь под рассеянной тенью поросли деревьев. Доминирующее приветствие коллег, джентльмен избивает мёртвые часы, хохот, оперённые арлекины поглаживают струны. Белые крылья под медленными облаками. Каменные банкеты остались в россыпи. Он шествует в тронную комнату и пронзает суету инквизиции, спорит с монархом.

– Мой сеньор, – кричит он, одаривая короля подносом фиолетовых грибобивней. – Размелите их и подожгите в горшке, посмотрите на цвет пламени и соответственно выберите утреннюю рубашку. Но, несомненно, сэр, что вы так и поступаете.

– Проклясть человека – нелёгкая работа. Просто залейте ему глотку.