Тихая звездная ночь. Улица и крыши домов устланы белым снежным покровом. Это давало возможность разглядеть машины и людей. В деревню въехали и остановились возле крайних домов две машины: грузовик и легковой «Мерседес». Полтора десятка немецких солдат разошлись, держа автоматы на изготовку. Из легковой машины выбрался верзила в офицерской форме. Шелестов даже разглядел, что немецкий офицер был рыжеволосым. Следом из машины выбрался еще один человек, фигура и походка которого показались Максиму знакомыми. Скорее всего, он даже ожидал этого.
– Михаил, – негромко позвал Шелестов Сосновского. – Как у тебя обстановка?
– Все спокойно, никакого движения.
– А у меня тут гости. И одного я, кажется, узнаю. Подойди сюда.
Сосновский подошел в Максиму, приложил к глазам бинокль и стал рассматривать людей на краю деревни.
– Андресен, – заявил он, не отрывая бинокля от глаз. – И, как мне кажется, он не арестованный. Разговаривает с офицером вполне дружественно. Значит, не опасается, что кто-то узнает о его отношениях с гестапо. Выследили они нас, Максим Андреевич. Уходить надо.
– Ты прав, – кивнул Шелестов. – Они по нашу душу сюда приехали. Иди, буди пастора и Хольмена. Я пока понаблюдаю за гостями.
События в деревне развивались по стандартному сценарию. И Максим лишний раз убедился, какова в этом спектакле роль Андресена. Тот показал рукой на два соседних дома, и туда побежали солдаты. Действовали они осторожно, стараясь не шуметь. Наверняка опасались активного сопротивления. Двое присели у каменного забора и приготовили оружие. Двое направились к дверям, прислушались, еще двоих поставили под окнами. Потом стали стучать в двери.
Сосновский поднялся наверх и сообщил, что норвежец готов и можно уходить. Но когда Шелестов, натягивая куртку, спустился на первый этаж, то увидел пастора в домашней одежде.
– Густав, вам лучше уйти с нами, – сказал он. – Вы напрасно думаете, что гестапо пощадит священнослужителя, если тот укрывал партизан.
Сосновский перевел слова Шелестова. Пастор выслушал их спокойно. Он только качнул отрицательно головой и тихо ответил:
– Что нам суждено, знает только один Господь. Уходите, а я постараюсь задержать немцев, убедить их, что в доме никого, кроме меня, не было. Удалю следы вашего пребывания. Не бойтесь за меня, я достаточно пожил на этом свете и сделал людям много добра. Мне не страшно умирать, если придется. А вам еще сражаться с врагами.
Шелестов подошел и обнял маленького священника. Тот с улыбкой похлопал русского по плечу и перекрестил. Уходить и бросать пастора было горько, но ничего не поделаешь, он так решил сам, а переубеждать священника – дело безнадежное.
Хольмен чувствовал себя уже значительно лучше и шел большую часть пути сам, только приходилось его слегка поддерживать под локоть на особо сложных участках пути, где был глубокий снег, скользкая дорога или надо было перелезать через поваленные деревья.
Через два часа в деревне послышались выстрелы.
– Сволочи, – тихо сказал Сосновский, глядя в сторону Рогне-Фрон. – Ну, попадись мне это «сказочник»! С удовольствием удавлю собственными руками.
– Сейчас главное, чтобы немцы наших следов не обнаружили, – проворчал Шелестов.
Хольмен держался хорошо. Казалось, что смерть товарищей, предательство одного из членов подполья, которого обязательно надо покарать, придавали ему сил, заставлял жить, идти и бороться!
Шелестов посмотрел на норвежца и, заметив, что тот идет на пределе сил, дал команду сделать привал. Они развели с Сосновским костер, растопили снег и напоили партизана кипятком. Все трое были голодны. Уже сутки группа шла на север, а на вопросы русских Хольмен отвечал только односложным «скоро».
Нужно было подумать о ночлеге. И хотя вокруг было так же темно, как и час, и два, и десять часов назад, организм по своим внутренним биологическим часам требовал отдыха и сна. Норвежец указал на северо-восток. Там якобы сохранилось здание старой небольшой гидроэлектростанции. Она была построена лет пятьдесят назад и раньше питалась напором воды из озера, которых здесь очень много. Потом случилась авария. А из-за войны ее так и не восстановили.
Идти в гору было тяжело. Рыхлый мокрый снег, выпавший вчера, укрыл все вокруг, ноги часто разъезжались, попадали на камни или в небольшие ямы. Когда Шелестов и Сосновский все же довели норвежца до станции, Хольмен буквально рухнул на снег. Максим велел товарищу напоить партизана из единственной фляжки, а сам пошел осмотреть брошенное здание.
Оно было наполовину занесено снегом. Разбитые окна пропускали ветер и дождь со снегом. Но внутри были помещения, куда осадки не проникали. Это машинный зал, складское помещение и трансформаторная подстанция.
Максим обошел вокруг и уже собрался вернуться к своим спутникам, как вдруг перед ним возник человек в меховых сапогах, гренландской меховой куртке с капюшоном и немецким автоматом. «Попались», – с досадой подумал Максим, прикидывая, сможет ли он обезоружить этого человека.