Атта Тролль

Обрела в Jardin des plantes

Положение, и место,

И пожизненную ренту.

И когда в воскресный полдень

Я пошел туда с Джульеттой

Показать ей все причуды

Чуждой фауны и флоры:

Дромадера и жирафа,

Баобаб и кедр ливанский,

Золотых фазанов, зебру;

И когда, болтая нежно,

Мы остановились с нею

Пред обширным рвом -- сезонной

Резиденцией медведей, -

Боже, что мы увидали!

Исполин медведь, отшельник

Из Сибири, белоснежный,

Там с медведицею черной

Предавался пылким играм.

То была -- о, небо! -- Мумма,

Да, супруга Атта Тролля.

Я узнал ее по блеску

Влажных и влюбленных глаз.

Ах, она, красотка Мумма,

Юга черное созданье,

Вдруг сошлась с каким-то скифом,

С варваром пустынь полярных.

Близ меня стоявший негр

Мне сказал, сверкнув зубами:

"Есть ли зрелище прекрасней,

Чем утехи двух влюбленных?"

Я ответил: "С кем, простите,

Честь имею говорить?"

Он воскликнул удивленно:

"Как? Меня вы не узнали?

Я ведь мавр, у Фрейлиграта

В барабанщики попавший.

В те года жилось мне плохо,

Был я одинок средь немцев.

Но теперь я сторож в парке,

Предо мною все растенья

Тропиков моих любезных,

Предо мною львы и тигры.

И гораздо здесь приятней,

Чем на ярмарках немецких,

Где за скверный харч гоняют

Ежедневно барабанить.

Мне тепло в ее объятьях,

Как в отечестве любезном.

Ножки дорогой супруги

Мне слонов напоминают,

А ее французский щебет -

Черный мой родной язык.

Брань ее напоминает,

Как трещал мой барабан,

Обрамленный черепами

И пугавший льва и кобру.

При луне плутовка плачет

Наподобье крокодила,

Что прохладой ночи дышит,

Глядя ввысь из волн прогретых.

И она отлично кормит.

Что ни даст, я пожираю,

Как на Нигере, с могучим

Африканским аппетитом.

Вот я и животик круглый

Нагулял. Из-под рубашки

Он глядит, как черный месяц

Из-за легкой белой тучки".

ГЛАВА XXVII

Августу Варнхагену фон Энзе

"Где, маэстро Лодовико,

Вы набрали эти сказки?" -

Так с улыбкою воскликнул

Старый кардинал фон Эсте,

О неистовствах Роланда

Прочитав у Ариосто,

Преподнесшего поэму

В дар его преосвященству.

Да, Варнхаген, старый друг,

На твоих устах играет

Та же тонкая улыбка

И слова почти что те же.

То смеешься ты, читая,

То, с улыбкой тихой грусти,

Весь овеян смутно прошлым,

Морщишь свой высокий лоб.

Не звенят ли в этой песне

Грезы майских полнолуний,

Что с Брентано и Шамиссо

Да с Фуке сдружили нас?

Или звон Лесной Капеллы,

Тихий звон, давно забытый?

Иль бубенчики дурацких

Колпаков отчизны милой?

В соловьиный хор угрозой

Бас врывается медвежий,

И его сменяет странный

Шепот призраков загробных.

То -- безумье с умной миной,

Мудрость -- в облике безумства,

Стон предсмертный -- и внезапно

Все покрывший громкий хохот.

Да, мой друг, ты слышал эхо

Отзвеневших грез былого;

В них врываются, кривляясь,

Современные мотивы.

И сквозь дерзость чуть заметно

Вдруг проскальзывает робость.

Я на суд твой благосклонный

Отдаю свою поэму.

Ах, она -- последний отзвук

Вольных песен романтизма:

В шуме битвы современной

Отзвенит она печально.

Век другой, другие птицы,

А у птиц другие песни.

Вот гогочут -- словно гуси,

Что спасали Капитолий!

Воробей с грошовой свечкой

В коготках пищит, дерется -

Гордо мнит, что у Зевеса

Он орел-молниедержец.

Горлицы, любовью сыты,

Жаждут крови и воркуют,

Чтоб впрягли их в колесницу

Не Венеры, а Беллоны.

Вестники весны народов,

Майские жуки-гиганты,

Так жужжат, что мир трясется,

Вот берсеркерская ярость!

Век другой, другие птицы,

А у птиц другие песни!

Я б их, может быть, любил,

Если б мне другие уши!

АТТА ТРОЛЬ

Из вариантов и дополнений

ГЛАВА II

Вместо строф 12-й, 13-й, 14-й:

Здесь, читатель, мы покинем

Медвежатника-злодея

И наказанную Мумму

И пойдем за Атта Троллем.

Проследим, как благородный

Refugie домой спасался,

И медвежьему хозяйству

Посвятим подробный очерк.

После выйдем на охоту,

Будем лазать, прыгать, ползать,

Грезить в обществе Ласкаро,

Что прикончил Атта Тролля.

Летней ночи сон! Бесцельна

*Эта песнь и фантастична,-

Как любовь, как жизнь, бесцельна!

Не ищите в ней тенденций...

Атта Тролль не представитель

Толстошкурой, всегерманской

Почвенной, народной силы.

Соткан не из аллегорий -

Не немецкий он медведь,

Мой герой. Медведь немецкий,

Как медведь, плясать согласен,

Но не хочет скинуть цепи.

Имеется еще следующий вариант:

Летней ночи сон! Бесцельна

Эта песнь и фантастична,-

Как любовь, как жизнь, бесцельна,

Нуждам нынешним не служит.

В ней высоких интересов

Родины я не касался.

И за них мы будем драться,

Но не здесь, а в доброй прозе.

Да, мы в доброй прозе будем

Разбивать оковы рабства;

А в стихах, а в песне вольной

Уж цветет у нас свобода.

Тут поэзии владенья,

Тут не место ярым битвам,-

Так поднимем тирс волшебный.

Розами увьем чело!

ГЛАВА VI

Вероятно, сюда относится строфа, которую,

Штродтманн опубликовал как вариант "Атта Тролля

Ведь в большом хлеву господнем,

Называемом землею,

Всякой твари есть кормушка,

А в кормушке -- добрый корм!

ГЛАВА X

Вместо второй половины 17-й строфы и строфы 184

И, в Германию уйдя,

Стал -- медведь тенденциозный.

Там он, к ужасу людей,

А в особенности муз,

Воет и ревет, беснуясь,

И грозит нас всех сожрать.

ГЛАВА ХIII

Сюда, вероятно, относятся следующие стихи,

опубликованные Штродтманном как варианты к "Атта Троллю":

Ночь, горящая звездами,

На горах лежит, как плащ:

Черный горностай, расшитый

Хвостиками золотыми.

Ясно: был скорняк безумен,