Атта Тролль

Клянусь вечными богами! То было время, когда приходилось отстаивать неотъемлемые права духа, и прежде всего в области поэзии. О борьбе за эти права -- об этой главной задаче моей жизни -- я не забыл и в предлагаемой поэме. Как содержание, так и самый тон ее были протестом против плебисцита современных трибунов. И действительно, уже первые напечатанные отрывки из "Атта Тролля" вызвали разлитие желчи у моих героев "постоянства характера", у этих римлян, обвинявших меня не только в литературной, но и в общественной реакции и даже в глумлении над самыми святыми идеями человечества. Что касается эстетической ценности моей поэмы, скажу только одно: тогда, как и теперь, я мало о ней заботился. Я написал эти стихи в причудливом стиле той романтической школы, которой я отдал лучшие годы юности, хотя и кончил тем, что высек моего учителя. Возможно, что в этом отношении моя поэма заслуживает порицания. Но ты лжешь, Брут, ты лжешь, Кассий, и ты, Азиниус, лжешь, утверждая, что моя насмешка направлена против идей, являющихся драгоценным завоеванием человечества, идей, за которые сам я столько боролся и страдал. Нет, именно потому, что эти идеи так величаво, с таким великолепием и ясностью сияют перед взором поэта, на него нападает неудер-Жимый смех, когда он видит, как пошло, неуклюже и грубо воспринимаются эти идеи его ограниченными современниками. И поэт начинает издеваться над медвежьей шкурой, в которую они облеклись. Бывают зеркала настолько кривые, что сам Аполлон отражается в в карикатурном виде и вызывает у нас веселый смех,

мы ведь смеемся над кривым отражением, а не над богом.

Еще одно слово! Нужно ли предупреждать, что пародия на фрейлигратовское стихотворение, которая здесь и там озорно проглядывает в строфах "Атта Tpoлля" и образует комический подтекст поэмы, отнюдь не направлена на осмеяние этого поэта? Я высоко ценю Фрейлиграта, особенно теперь, -- я причисляю его к самым значительным из поэтов, выступавших в Германии после Июльской революции. С первым сборником его стихов я познакомился с запозданием, именно в ту пору, когда писался "Атта Тролль". Быть может, моим тогдашним

настроением объясняется то, что "Мавританский царь" заставил меня развеселиться. Этот продукт фрейлингратовского творчества славится как наиболее удачный. Для читателей, не знающих упомянутого произведения, такие могут найтись и в Китае, и в Японии, и даже

Нигере и в Сенегале, -- замечу, что у мавританского царя, который в начале стихотворения появляется из своего белого шатра, изображая собой лунное затмение, имеется черная возлюбленная, над смуглым лицом которой колышутся белые страусовые перья. Исполненный бранного пыла, царь покидает ее и под грохот барабана, увешанного черепами, кидается в негритянскую битву. Увы! Там находит он свое черное Ватерлоо, и победители продают его белым. Последние тащат благородного африканца в Европу, и здесь мы встречаем его на службе в какой-то бродячей цирковой труппе, где ему поручено бить во время представления в турецкий барабан. И вот он стоит перед нами, серьезный и мрачный, у входа в балаган и барабанит, и в то же время думает о своем былом величии, о том, что когда-то был он абсолютным монархом на далеком-далеком Нигере, где он охотился на львов и тигров.

Его глаза застелил туман.

Ударил! -- и лопнул, гремя, барабан.

Писано в Париже, в декабре 1846 года. Генрих Гейне

ГЛАВА I

Убаюканный в долине

Песней бурных водопадов,

Среди гор лежит веселый,

Элегантный Котэре.

Все дома нарядно-белы,

Все с балконами большими,

А с балконов смотрят дамы

И смеются звонким смехом.

И, смеясь, глядят на площадь,

Запруженную народом,

Где медведица с медведем

Лихо пляшут под волынку.

Те танцоры -- знаменитый

Атта Тролль с его супругой,

Черной Муммой; и ликуют,

Восхищаясь ими, баски.

Величав, степенно-важен,

Пляшет славный Атта Тролль.

У косматой половины

Нет достоинства и меры.

Да, мне чудится, что Мумма

Канканирует порою!

Так бесстыдно крутит задом,-

Право, вспомнишь Grand '-Chaumiere.

И достойный медвежатник,

На цепи водящий Мумму,

Сам, как видно, понимает

Аморальность этой пляски.

И подчас он так усердно

Угощает Мумму плетью,

Что от воя черной дамы

Стон стоит меж гор окружных.

Этот храбрый медвежатник

Носит шесть мадонн на шляпе,

Чтобы голову вернее

Уберечь от пуль и вшей.

На плечо покров алтарный

Он накинул живописно,

Будто плащ. Под ним он прячет

Острый нож и пистолет.

Был он в юности монахом,

А потом он стал бандитом,

Оба дела позже слил он

У дон Карлоса на службе.

А когда бежал дон Карлос

Со своей застольной кликой

И пришлось за честный труд

Взяться прежним паладинам

(Пан Шнапганский стал поэтом),-

Тут наш славный рыцарь веры

В медвежатники пошел.

Взял он Мумму, Атта Тролля

И по всей стране их водит

Напоказ базарной черни,-

В Котэре на рынке пляшет

Злополучный Атта Тролль.

Атта Тролль -- когда-то гордый

Царь лесов и гор свободных! -

Он теперь в долине пляшет

Пред людской вульгарной чернью.

И притом -- какой позор! -

Пляшет ради гнусных денег -

Он, любивший грозным рыком

Наводить на смертных ужас!

Вспомнит он былые годы,

Вспомнит мощь и власть былую -

И глухие стоны рвутся