Преодолев свое первое чувство страха, оцепенения и униженности, с которыми она также бывала в свое время на месте этого мальчика, Юля осознала, что дальше она чувствует только беспримесный гнев по отношению к деду, и что хорошо бы сказать ему о недопустимости подобных замечаний и тона, но пока она прогоняла сквозь себя свои чувства и мысленно формулировала что и как следует сказать, вдруг боковым зрением увидела, что мальчик уже сгреб свой злосчастный баул и поспешил к дверям. Она проводила его глазами, с желанием выразить ему свое сочувствие и у самого выхода ей удалось перехватить взгляд мальчика. Он посмотрел на нее так, что у Юли еще больше сжалось сердце — в его взгляде не было страха по отношению к деду или же осуждения по отношению к ней, что она не вступилась за него, в нем было понимание и сожаление.
Юля еще несколько недель не могла мысленно отпустить этот эпизод, корила себя за то, что не собралась с духом, да что там — попросту струсила в очередной раз в своей жизни. Ей даже приснился об этом сон, внутри которого фигурировало следующее четверостишье:
Когда девушка вышла из троллейбуса, довольно ощутимо накрапывало. Пройдя через школьный двор, мимо той скамеечки, на которой собиралась немного посидеть в компании с самой собой, Юля поднялась на крыльцо гимназии, чтобы подождать Алису под крышей. Внутрь здания заходить родителям не полагалось, чтобы не создавать толпу в небольшом холле перед проходной с вертушкой у пункта охраны, куда можно было пройти только с карточкой пропуска (которые дети, конечно, же постоянно теряли и потом по полчаса искали по многочисленным карманам объемных курток и рюкзаков по утрам, создавая заторы, опаздывая на уроки сами и задерживая других). С крайних ступенек крыльца хорошо было видно большую школьную гардеробную, через широкое окно которой Юле почти каждый раз приветливо кивала, не вынимая рук из карманов рабочего передника, гардеробщица — женщина совершенно неопределенного возраста с типичной короткой стрижкой с завивкой и подведенными для красоты глазами. Юле было приятно, что женщина ее узнает (ведь таких же как она родителей сюда ежедневно приходит немало), тем более учитывая что приветствовать тех, кого приветствовать не обязательно в российских городах по-прежнему скорее исключение, нежели правило. Обычная практика в отношении незнакомых и малознакомых людей, даже если сталкиваешься с ними периодически у лифта или у песочницы на детской площадке — молчание. Причем молчание можно получить в ответ даже поздоровавшись первым, что не очень-то приятно, поэтому, видимо, многие и не стремятся быть здесь первыми.
Делать что-то для других (как, например, эта гардеробщица, создающая чуточку тепла — приветствием — и красоты — вспомним подведенные глаза) эффективно только если делается по собственному свободному желанию. И кроме того, не задействуя этих других напрямую, не
— Два: один, — произнесла тихонько Юля, подведя текущий счет неприятных и приятных встреч этого дня. Среднестатистически, к концу дня такой «социальный счет» был 3 к 1, и Юля даже начинала тревожиться, если в какой-то из дней баланс сильно нарушался в одну из сторон.
Вот показалась в дверях гардеробной хрупкая фигурка Алисы в строгой школьной форме — такая маленькая в такой большой системе образования. Она увидела маму сквозь окно, чуть улыбнулась и осторожно помахала ей, а потом снова с серьезным лицом пошла за курткой. У Юли внутри разлилось тепло от предвкушения, что вот сейчас ее девочка выйдет отсюда и сможет аж до понедельника побыть вне системы. Девушка довольно хорошо помнила свои ощущения подавленности, непроходящего страха и периодической тоски от пребывания в школе, хотя она очень надеялась, что с тех пор школа изменилась и для Алисы все уже несколько иначе…